«Так не хотелось умирать…»

Очень дружная у нас была батарея, да и полк. Мы друг за друга стояли, я своих друзей нашел в полку. Огневые взвода отправляли на поддержку мотострелковых рот. За время, проведенное в Чечне, было много запоминающихся событий, но утро 31 мая 1995 года словно врезалось в память. В четыре часа утра командир полка, полковник Дворников провел совещание и поставил задачу нашему батальону. В половине пятого я получил приказ на смену огневой позиции моей батарее от командира батальона. «Вот дорога, там вас встретят, десять минут на сборы». В этот раз я решил сам возглавить колонну батареи. Немного позже нас обогнал БТР с разведчиками. Проехали поле. Никто не встречал нас. Проехали мост, после подъема выскочили на плато. У меня машина шла налегке, а вот следующие, везли 2 боекомплекта, ехали медленно и отстали. Тогда мы не знали, что практически к окопам противника подъехали. «Духи», наверное, подумали, что в колонне всего две машины и открыли шквальный огонь из гранатометов и стрелкового оружия. Первый выстрел «духов» из гранатомета попал в БТР. Я видел, как людей с брони скинуло. Дал водителю команду съехать с дороги, а сам интуитивно стал выпрыгивать из машины на ходу. Хотя в ГАЗ-66 быстро выпрыгнуть из машины было невозможно. Я успел среагировать, а водитель – нет. Очередь из крупнокалиберного пулемета попала в лобовое стекло. Меня пулеметная очередь в полете поймала, по ногам. Водителю, Коле Абрамову, пуля попала в голову. Лежит метрах в трёх от меня под машиной, кричит, стонет, каска у него свалилась. Через некоторое время он умер. Я не мог ему помочь. у меня нога перебита в бедре. Затем в течение 4-х часов второе, третье ранение, четвертое, в позвоночник, в руку, контузия. Бойцы, ехавшие в моей машине, попытались вытащить меня из-под обстрела. Снайпер подпускал их поближе и делал выстрел. Четверо получили ранения, один погиб. Гена Кислов снял бронежилет, укрыл им меня, а когда начали из гранатометов нас добивать, еще сверху накрыл своим телом. С нескольких попыток ребятам удалось подтащить ко мне рацию. Карты у нас были старые, пришлось ориентироваться на местности и дать свои координаты для артиллерии, т.к. враг был рядом. Из пробитого бензобака горючее вытекало в мою сторону. Повезло, что машина не взорвалась. Сгореть заживо – жуткая смерть. В очередной раз Кислов решил вытащить меня. Я протянул ему руку. Снайперская пуля пробила мою руку и его грудь. Дал команду всем: «Ко мне не подползать, а раненым не двигаться!». Мне нельзя было терять сознание. Нога была переломана пулей, кости торчат. Пуля еще в позвоночник попала, ног не чувствовал вообще. Так не хотелось умирать – мне же только 26 лет было, а дома родители, жена, дочка.
Пока лежал в госпиталях, с июня 1995-го по сентябрь1999-го, мне сделали более пятнадцати операций. Тот бой минометной батареи помог выполнить боевую задачу полка…

Награды: орден Мужества, медали «За отвагу» и Суворова.
Проживает в Нижегородском районе.

«В нас летит море огня…»

1995- й год, утро 14 декабря… Меня вызвали к командиру полка. Оказалось, что в 5:15 с блокпоста № 24 вышел на связь один из военнослужащих, и сообщил, что блокпост захвачен боевиками, все вырезаны, прошу помощи. На блокпост пошла бронегруппа лейтенанта Алексея Пуликовского, но попала в засаду. В начале боя Алексей был убит выстрелом из гранатомета. Командир полка мне приказал: «Давай готовься, надо деблокировать блокпост…».
Мы начинаем спускаться к Шатою. Я выдвигался на второй машине, командиру роты Устинову, который шел на первой машине, передаю по рации: «За баней стена, расстреляй ее из БМП, за ней боевики». Продвигаемся вперед метров на сто, подходим к перекрестку, в это время боковым зрением вижу горящую БМП и МТЛБ, рядом с машинами лежат наши убитые солдаты.
По бликующим окнам вторых этажей домов начинаю стрелять в то окно, где был снайпер. Попал, но пуля прилетела и мне. Прошли первый участок. Устинов не расстрелял эту стену, а за ней оказались боевики. Мы уходим, вижу тело без головы, разбросанные тела, человека четыре наших лежат, убитые, голова солдата валяется. Но из бани кто- то из наших еще отстреливается. В это время поднимаются два человека, и буквально в доли секунды – в нас летит море огня. Пули, как пластилин, липнут к броне, жужжат как шмели, причем каждая жужжит по-своему. Встают эти двое, и лупят сзади в меня… Дальность – 25-30 метров. Четко вижу, как кладу одного из них, видно даже кровь, у него падает из рук автомат, второй, который стрелял в меня, опускается, и в эту секунду шквал огня усиливается и меня бросает вверх спиной на броню БМП. Пуля вошла под коленную чашечку. Крови нет, слепое ранение, но боль страшная. Бойцы меня держат за руки, автомат в руках. Первую мою машину накрыло огнем, чувствую черный дым, инстинктивно разворачиваюсь, раненый, и они выглядывают на нашу машину, я стреляю в упор, метров с двенадцати выстрелил. Вижу, что падает пулемет «духов», слышу: «Эх, наш командир нас спас!». Ощущение такое, что по нам ведут огонь с нескольких направлений. Все мои бойцы с БМП спрыгнули, а у меня нога висит на гусенице, все орут, меня никто не видит, чувствую, что сейчас БМП развернется с моей ногой на гусенице. Хватаю солдата: «Ногу мою снимай!». Мы завязываем бой, «духи» начинают подтягиваться, их огонь уплотняется. А я с одной машиной, на дороге два трупа моих солдат, одна машина ушла, встала. Связи нет. Ведем бой, двоих боевиков мои солдаты накрывают, но другие боевики идут к нам. Минут через двадцать я «отошел», мне вкололи два промедола, и третий хотел вколоть – ноги не чувствую. Рядом два солдата, у одного прострелены руки, пулеметом, нога прошита, вкололи ему промедол, минут через десять – второй… Людей сажаем в БМП, живые прикрывают, раненые садятся первые. Из разведроты мы вытащили всех…
Службу в армии закончил командиром полка, в звании полковника.

Награды: орден Мужества.
Проживает в Нижнем Новгороде.

«Духи» обстреливали нас американскими ракетами…»

В Афганистан я пошёл добровольцем после учебки. Стояли в Шинданте. Танк мне достался Т-62, командирский, в хорошем состоянии. Первый рейд – прикрывали огнём пехоту. Меня взяли сначала не механиком-водителем, а заряжающим. Первую боеукладку зарядил – все кулаки разбил. Расстреляли снаряды по «духам» прямой наводкой. После этого сел за рычаги танка. В триплексы не видно, как идёт бой, а мне интересно – открыл люк. По голове мне сверху командир ботинком, чтобы не высовывался, а то снайпер снимет. На второй рейд пошли в Герат. Наехали на фугас. Повезло, что сработал он сзади и боеукладка не сдетонировала. Тряхнуло меня здорово, а у остальных ребят в экипаже – контузия, они попали в госпиталь.
Всего у меня тринадцать рейдов. Обычно от двух недель, а то и месяц. По горам, кишлакам, блокировали позиции «душманов». Один раз «духи» зажали на горе нашу пехоту, десантников, около полка. Наши оказались посередине горы, а «духи» сверху и снизу. Подняться на гору было невозможно, но я каким-то чудом на танке туда забрался. Поддержал пехоту огнём, вывели раненых, тех, кто был внизу горы. Снаряды, их в боеукладке сорок, кончились, и бойцы на руках принесли мне в гору на танк шестьдесят снарядов. Двое суток мы тут держались.
Километрах в 80 от Кандагара, в Геришках, нашу танковую роту придали мотострелковому батальону. Мы с батальоном занимали круговую оборону на холме, полкилометра на полкилометра. Страшновато было, потому что «духи» обстреливали нас американскими ракетами «Земля - земля», даже с напалмом. Если бы ракета попала в склад боеприпасов, то вместо холма была бы яма… Тогда из пехоты от такой ракеты погибли 12 человек.
Часто ездили на сопровождение колонн – двумя - тремя танками, в зависимости от того, сколько машин в колонне, с утра, на весь день. Однажды нас, несколько человек, послали в Кушку за новыми танками. Возвращались с пятью танками, шли своим ходом, более 400 километров. Надо было пройти два перевала. Ехали без боезапаса, и в экипаже по двое, а то и по одному. Автоматы у нас были, но с ними в танке много не навоюешь. Добрались до своих тогда нормально. Был случай, когда танк увяз в высохшем русле реки и трое суток возились, долго не могли его вытащить…
Навсегда запомню последний, дембельский, рейд в горы. Шла «духовская» колонна, их десантники гнали на нас. Машин 20 наших ушли вперед, и «духи» их от нас отрезали. Надо было наших найти, поволновались тогда за товарищей. Всё обошлось, нашли. А из полка на дембель в ГАЗ- 66 нас сидели 25 человек, сзади – «Урал», в нём человек 40, и все мы без оружия, только БТР сопровождения. Было не по себе: у нас вместо автоматов в руках – «дипломаты» дембельские. Наконец, сели в самолёт, а когда лётчик сообщил нам, что пересекли границу Советского Союза, все вскочили и как закричим дружно «Ура! Мы дома!».

Награды: медали «От благодарного афганского народа», «70 лет Вооружённых Сил СССР».
Проживает в Автозаводском районе.

«Лоб в лоб с «духами»…»

В пять часов утра прибегает дневальный: «На штурм высот!», и убежал. Знали, что пойдем на штурм «духовских» баз. Не просто разведка, а штурм – такой был приказ. Броня была только у нашей группы, остальные шли пешком. Потом узнали по радиоперехватам, что Хаттабу сообщили: «Русские втащили броню туда, куда наши ишаки не прошли». Они не ожидали, что мы в горы технику затащим. Сожгли у озерца хаттабовскую машину, вторая успела уйти. У него было две БМП. Немножко до конечной высоты мы не дошли.
Сели на высоте с отметкой 640. Надо дальше продвигаться, пехота сзади. Прошли мимо сарайчика небольшого. Я прошёл дальше на высоту, вышел к каркасу какой-то постройки, дорога дальше идёт и вниз, в лощину. Каркас из толстых брусьев и крыша, замаскировать осталось. Уже начало темнеть. Смотрю – по лощине фонарик спускается, и ещё один. Я туда – гранату. Рвануло. Криков не было. Тишина. Ночью сели вкруговую, бойцов раскидали по площадке. Всю ночь сидели в обороне, потому что «духи» начали нас обстреливать. Связь была, но в эфир не выходили, потому что опасались сканеров. А они зелёные ракеты пускали, как бы свои, чтобы мы ответили. Слышали пение птиц, но необычное, типа сказочного, такой переливчатый свист. Месяца через два такой же слышал, на другой высоте, так же под Дуба-юртом пели. Потом уханье сов, вой шакалов. Это они сигналы давали – то собираются, то разбегаются. Ребята лежали, не стреляли. Если шорох – ребята сразу открывали огонь. Они о нас знали, что мы здесь. А на высоте их базы. Так ночь просидели…
Нас послали наверх, на штурм «духовских» баз. Вышли на их окопы – они все в крови… Я такую стрельбу открыл из автомата, как целая рота – и «духи» ушли. Мы сначала потихоньку шли, а впереди «духи» мелькают, и понеслось – стрельба! На предпоследнюю высоту зашли, дорога пошла вниз, к озеру, «бэхи» не пройдут. Вверх – бугорок, площадка, и дорога за ней. Не доходя площадки – лоб в лоб с «духами». У меня снайпер одного подстрелил, в колено. Мы там сидели часов до семи вечера, уже темнеть начало.
У меня предчувствий, что ранят – не было никогда. Ситуаций, что ещё секунда и – могла быть смерть, не помню. Всегда отдавал себе отчет, куда иду. Всё-таки с Карабаха воюю, потом Осетия, Ингушетия, первая чеченская. Опыт был такой, что знаешь, откуда пуля прилетит…
После боя в Комсомольском в батальоне считали, что я погиб вместе с машиной десанта, не знали, что ранеными мы попали в госпиталь. А когда мы пришли в батальон – на нас такие глаза: «Вы же убитые!».

Награды: два ордена Мужества и две медали «За отвагу».
Проживает в Советском районе.

«К обстрелам привыкли быстро…»

Меня призвали в армию в день моего рождения, 10 мая 1980 года. Сначала попал в Дмитров, в школу военного собаководства. Из Горьковской области нас было 30 человек. Начали комплектовать команду в Туркестанский военный округ. Меня оставляли в спортроте, но я попросился вместе с земляками, и меня зачислили в эту команду. Когда на вечерней поверке командир назвал в этом списке и мою фамилию, все ребята закричали «Ура!». Это было приятно слышать. Из 30 горьковчан нас из Дмитрова полетели в Туркестан 27 человек.
Прилетели 30 мая в Ашхабад, в учебный полк, в сапогах и пилотках, а была уже жара. Жили в палатках. Подготовка, причем очень серьезная, шла на полигоне – вместе со змеями, скорпионами, фалангами, но ничего, привыкли. Две недели тренировались в горах. Все мы прекрасно понимали, что скоро поедем в Афганистан, хотя мало себе представляли, что нас там ждет. 18 ноября из Ашхабада мы прилетели в Кабул, на пересылке распределили, кого куда. Я, в звании младшего сержанта, попал в 181-й мотострелковый полк, стоял он в Кабуле. Зона ответственности полка была – от Термеза до южной окраины Джелалабада. К обстрелам привыкли быстро, это даже казалось нормальным явлением. В 18 лет об этом мало задумывались. В перерывах между боевыми действиями сопровождали колонны с грузами. На месте не сидели, каждый день было что-то новое.
Я был самый молодой в полку, ушел в армию мальчишкой. А через полгода был зам. командира взвода, еще через месяц – старшиной роты. В горах тащишь свои 30-40 килограммов, да за молодого половину этого веса. Практически на себе тащишь еще один свой вес. Нагрузки были громадные. Перепады температур в горах – то жара, то снег. Но все равно интересно было – почувствовать себя настоящим солдатом. Война многих закалила. Попадали в окружение, но выходили успешно. После учебки я думал, что умею все, но оказалось – далеко не так, надо учиться. За полгода до дембеля мог сказать, что профессионал, и то каждая боевая ситуация – надо учиться. Лично для меня это было лучшее время моей жизни, хотя были не только приятные, но и печальные моменты, и гибель друзей. Потери были, но небольшие. Случалось, и плакали, не без этого. Бывало, что парень, с которым вчера разговаривал – погибал, как, например, наш запевала роты. А домой писал, что все нормально. Мы гордились, что служим в Афганистане, прекрасно понимали, что защищаем южные рубежи.
Вернулись домой – стали создавать патриотические клубы в школах. Учили мальчишек стрелять, рукопашному бою, преодолевать полосу препятствий, жить в полевых условиях. Ребята, которые прошли нашу школу, потом попали воевать в Чечню, и многие остались живы благодаря тому, что мы передали им свой афганский опыт. Одна из наших главных задач – помогать семьям наших погибших боевых товарищей. Ежегодно проводим несколько массовых мероприятий.

Награды: медали «За боевые заслуги», «За укрепление боевого содружества», медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
Проживает в Ленинском районе.

«Присмотрелся – у него крови полный сапог…»

Назначили меня водителем на БРДМ командира батареи. Захожу в палатку к комбату: «Товарищ капитан, хоть мы с дороги, можете нами полностью располагать». Он вручил мне автомат, штык-нож, подсумок с магазинами. Как будто не десять лет на гражданке, все сразу вспомнилось – привычным движением закинул автомат на плечо. Адаптации к армии в Чечне у меня вообще не было. Пришел и пришел, война и война…
На выездах приходилось всегда ночевать в машине, нормально даже в 15-градусный мороз. У нас там все было оборудовано, одеяла плащ-палатки. Поесть – всегда, на башне фляга с водой стояла. В машине – два бака со 140 литрами бензина постоянно. В машине помимо БК было семьдесят две гранаты, один ящик нераспечатанный, тридцать две штуки, остальные россыпью, пять выстрелов к гранатомету, магазинов к автомату – не считал. Как-то с неделю пришлось возить еще и двадцать выстрелов объемного взрыва к гранатомету. Если бы в меня попали из гранатомета, от машины бы ничего не осталось, и сам бы разлетелся на атомы…
В дни штурма Грозного, когда все, казалось бы, должны быть на нервах, я ни разу ни у кого из солдат не замечал никакого страха. Не было тогда никаких эмоций… Как-то все перегорело… Помню, как подъезжает «Урал», доверху загружен «Шмелями», парням выдают оттуда спарку «Шмелей», кто-то на себе миномет тащит, кто с автоматом, кто-то еще и с СВД, все нагруженные боеприпасами. – «Готовы?» – спрашивает командир. – «Готовы!», и все пошли в город, оставив технику. А Грозный тогда был – мертвый город, одни развалины, ни одного целого дома.
Мы стояли между домами, недалеко от медпункта. Один подъезд дома горел, а во втором пацаны устроились на ночлег. Мне не спалось, решил: «Лучше на улице в карауле». Перед подъездом горел костерок, я и еще парни, не знаю с какого подразделения, сидим, разговариваем о чём-то. И вдруг два взрыва. Один снаряд чуть-чуть не влетел в комнату на первом этаже, где ребята спали. Они там лишь переглянулись – «Все живы?». У дома рядом стояли три БРДМ. Я тогда первый раз увидел, чтобы осколки пробили броню. У двух машин были значительные повреждения. Второй снаряд разорвался на площади. Вижу – идет Олег, снайпер, кажется из разведроты, и кого-то на себе тащит. – «Олег что случилось?» – «Раненый, кто-то из ваших». Подбегаем, смотрю, а это Сашка «Свят», наш водитель. Он был в одной из этих машин, спать там собирался. – «Как ты?» – спрашиваю. – «Вроде нормально…» Олег говорит: «Он контуженый». Медпункт был рядом, занесли. Вроде нормально, а присмотрелся – у него крови полный сапог. Он пока ещё не чувствовал, куда ему попало. Как потом оказалось, несколько осколков пробили броню БРДМ и один из них влетел ему в голень. Пока ждали медиков, кто-то крикнул: «Машина горит!» Смотрю – из его машины дым валит, а там же пятнадцать противотанковых ракет, рванёт – мало не покажется. Нырнул в люк, огня пока не было, матрасы тлеют, от осколков воспламенились. Пришлось все вытаскивать, выкидывать…

Награды: медаль Жукова.
Проживает в Нижегородском районе.

«Снаряды летели с рёвом…»

На погрузку и сборы нам дали трое суток. В службе тыла батальона было двенадцать человек. У нас было четыре топливозаправщика, потому что самое главное – это обеспечение горючим, четыре кухни. Имелась и водовозочка прицепная. На каждую роту по одному «Уралу» под имущество. И два «Урала» для боеприпасов. Под продовольствие – ещё один. Получили продовольствие на путь следования, новые печки, новые палатки, фонариков нам разных надавали, свечек парафиновых. Укомплектовали всем необходимым. С собой брали продукты только в дорогу, а на месте мы должны были подключиться к другой системе снабжения.
В пути следования кухни стояли в одном вагоне, готовили на ходу, а на станции термосами по вагонам разносили. Это было трудно. И надо было не проспать станцию, чтобы заправиться водой. Повара спали в вагоне с кухнями. Все продукты были здесь же, и я здесь ночевал. Место дислокации меняли часто. Не успеешь приехать, только разместишься, узнаешь, где вода, сутки-трое – опять менять место. Всё имущество надо погрузить, а людей нет, объём работы при погрузках был большой. Первый хребет – Терский. Машины все – гружёные под завязку, «КамАЗы» с прицепами. Дороги такие, что не разъедешься. Если одна машина вставала, сразу её вторая вытаскивала. Только ночью было видно, где идёт война. Слева ракеты взлетают, значит наши, так для себя думаешь. Одни части шли по хребтам, другие по равнине. Ночью, часов в 12 – работали «Грады», залпами. В пути солдатам раздавали сухие пайки. А обычно – приготовили пищу, разнесли в термосах, потому что стояли рядом. Одна рота стоит, через триста метров – вторая, и где-нибудь в овражке штаб батальона, и рядом обязательно ПХД (пункт хозяйственного довольствия – авт.). Часа в два ночи где-то постреливают, и вдруг – залп реактивных установок «Град». Был такой вой, снаряды летели с рёвом, непонятно откуда. Страшно было. Такой грохот!
Первая поездка в Моздок – в составе колонны. Мне нужно было получить продовольствие, а потом начал ездить в Моздок один, без сопровождения. Надо срочно, и поехал. С Женей Лобановым на «Урале» и ездили, знал, что машина надёжная, если на мину и наскочишь, то передний мост выкинет, а пассажиры ещё целы. На стёкла вешали бронежилеты, чтобы была хоть какая-то защита от пуль. Один раз в тумане заблудились. Пока солнце не встанет – вообще ничего не было видно.
Когда мы встали под Урус-Мартаном, там для тыла проблем уже не было. Основная задача была – получить теплые вещи. Как раз группы стали забрасывать вертолётами в горы. Все получили спальные вещи, свитера, валенки, резиновые сапоги – потому что такой грязи, как в Чечне, я больше не видел нигде. Забрасывали вертолётами в горы вместе с разведгруппами палатки, печки, теплые вещи, сухие пайки.
Работа тыловиков на первый взгляд незаметная и негероическая, но она была очень важной в боевых действиях.

Награды: орден «За военные заслуги», медаль Суворова.
Проживает в Советском районе.

«На меня вылетает огненный шар…»

Бои в Грозном в январе 2000-го года… Особенно тяжело было на площади Минутка. В этих боях погиб мой лучший друг лейтенант Ваня Цыкин.
Продвигается по улицам города… Одна из русских бабушек подсказала мне, что по улице пробежали пятеро боевиков – в черных повязках на головах. Они и до этого нам в боях попадались – это из «духовского» спецназа, на черных повязках какие-то надписи на арабском языке, а сами они были в хорошем натовском камуфляже.
За микрорайоном Алды уже наши стояли, и этих спецназовцев зажали с обеих сторон. В одном из домов на этой улице у них была лёжка, и, наверное, они решили вырваться из окружения и отсидеться там. Побежали, впятером, их догонять. Первого «духа» я вальнул из автомата, остальные бегут впереди его. Солдатам своим приказал: «Бегите за дом с другой стороны, закрывайте им проход! В плен не берите, мочите сразу!». Приказал, чтобы сохранить им жизнь – со мной их могли бы завалить, а им домой через день другой. Второй «дух» на бегу бросил назад гранату, в азарте я только присел на корточки – не хотелось его отпускать, мочканул и его. Догоняю третьего, он забежал в какой-то сарай, вход – калитка из арматуры, ржавая. Подбегаю, плечом толкаю калитку, она на меня, я делаю шаг назад, и на уровне головы взрыв. Понял, что этот «дух» забежал в сарай и успел растяжку накинуть на заранее приготовленную гранату. Осколками не зацепило, но звук у меня пропал, и это меня здорово разозлило: после контузии 28 января слух полностью не восстановился, а тут еще этот добавил…
Вижу в сарае люк открытый, только я хотел туда из подствольника выстрелить, а это было бы там, в подполе, «мама, не горюй…», как вдруг оттуда на меня вылетает огненный шар, взрывной волной меня отбросило, вижу, как доски на крыше сарая подпрыгнули, шифер посыпался. Вслед за огнем через меня пролетело тело, а я понимаю, что слабею, даже не пытаюсь встать, только перевернулся на живот, вижу, что «дух» сидит, что-то лопочет, и у него штаны горят. Я нажал курок, а выстрелов не слышу… – «Всё, трындец, госпиталь мне обеспечен». И потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то растирает мне снегом лицо. Мычу… К вечеру очухался, слух немного вернулся. Отметили девять дней Ване. Русские бабушки принесли варенья, соленья, мы им – сгущенки, тушенки, крупы, хлеба. – «А вы-то как?» – спрашивают, – «Нам еще дадут…»

Награды: орден Мужества.
Проживает в Сормовском районе.

«С этими ребятами мы всех победим…»

В полк я был назначен в конце декабря 1994-го. Прибыл в полк и обратил внимание, что здесь царит атмосфера деловой активности, граничащая с трудовым энтузиазмом. Что намечается – не имел никакого понятия. Захожу к начальнику штаба, поздоровались. – «Очень своевременно к нам приехали. Вы знаете, что наш полк отправляется в Чечню? Буквально пару часов назад получили директиву». Смотрит на меня испытывающим взглядом – как я прореагирую на это сообщение. Как офицер, я был готов ко всему. Я ответил, что солдат войну не выбирает. Поеду!
Нужно было организовать прием личного состава, постановку его на учет, принять замов по воспитательной работе, ввести их в курс дела. Замполиты батальонов были зрелые офицеры. Надо было также создать структуру, материальную базу воспитательной работы, подготовить офицеров-политработников, изучить их, чтобы не брать с собой балласт. Солдаты прибыли с Дальнего Востока. Физически сильные, закаленные. Не маменькины сынки. Рослые, крепкие ребята, в новых бушлатах, бронежилетах. Чувствовалось, что с этими ребятами мы всех победим. Никакого страха в глазах! Стоят настоящие русские богатыри. Когда они узнали, что поедем в Чечню, особого страха это не вызывало. Вряд ли они тогда осознавали, что осталось всего несколько дней мирной жизни, скоро ехать на войну. Мы находились на удалении от населенных пунктов, формирование было проведено в сжатые сроки, но воспитательная работа с солдатами и офицерами все же велась. То, что солдаты взрослели, умнели – это при формировании не чувствовалось. Многие были с ветром в голове, пока не вступили в бой.
В районе Пригородного приняли первый бой. Личный состав спешился. Дальше надо было идти пешком. Погода – сначала было минус два градуса. Форма одежды: валенки, бушлаты, теплые штаны. Выступили рано утром, при минусовой температуре. Пока шли – температура уже плюс десять. А солдаты идут в валенках, по рыхлому снегу. Вымотались, остановились. Этот измотанный личный состав и атакуют боевики…
Наступил такой момент, когда полк должен был или развалиться, или сплотиться. Это был очередной критический период. Первый мы пережили: полк мог не собраться на войну, но собрался. Мог не доехать до Чечни, но доехал. Полк вступил в боевые действия, но неудачно. Что делать? В этой ситуации все решила мудрость командира полка Морозова. Он был настоящим лидером, который в невероятно тяжёлых ситуациях сумел сплотить полк. Это позволило создать перелом в настроении людей.
Каждый вечер на совещании обсуждали, как завтра воевать. Перед совещанием командир собирается с замами, определяют, что главное, на что обратить внимание. Доводится боевая задача. Все элементы боевого управления безусловно выполнялись. Довёл Морозов боевую задачу, потом вызывал к себе командиров подразделений и выяснял, насколько они её уясняли… Все боевые задачи, которые были у полка, выполнялись успешно.

Награды: ордена Мужества и «За военные заслуги».
Проживает в Нижегородском районе.

«Адреналин такой, что боли не чувствовал…»

Когда началась война в Чечне, стал рваться туда. Корни мои из терских казаков, патриотизму учить меня было не надо, что происходит в Чечне – понимал. Десятое июня 1995-го… Утром нас построили. В роте тогда было чуть больше половины, чем положено по штату. Двинулись. Разведка в засаду первой влетела. Нас спасло, что впереди от попадания выстрела из РПГ встала БМП, частично загородила нашу от обстрела. Мы, когда обстрел начался, человек десять нас сидели, скатились с брони, но один срочник уткнулся в башню – убит снайпером. Наводчик-оператор стал пушку наверх поворачивать. Вижу, что падает срочник, наш ротный писарь, звали его Гарибальди. Я его поднял – пуля попала в шею, стал бинтом перевязывать. Только успел бронежилет перевернуть сзади на перед, потому что стреляли сзади, как пуля попадает Гарибальди в руку, стал бинтовать – ему еще пуля, в ногу…
Стрельба по нам шла со всех сторон, откуда огонь – непонятно, не видно. Ещё кто-то упал, одному контрактнику пуля в подбородок попала, пытался ему помочь – испачкался его кровью.Танк с тралом мимо задом едет, горит… Одна «бэха» стала нас объезжать – выстрел в машину, и солдат с брони взлетел, как чебурашка. Подбегаю к нему – живой, только спиной сильно ударился сильно. Потом его уже с ранением другие ребята унесли. Выстрел из «Шмеля» попал в дверь десантного отсека БМП, и упал рядом со мной. Кто-то из срочников смотрит: «Что это такое?» Только успел скинуть его с дороги, повернулся – взрывная волна. Осколков у выстрела огнемета нет, но сшибает здорово. Кинуло меня нормально, на брюхе на дереве затормозил. Потом ребята смеялись… С Ромкой Панфиловым пошли вперед на дорогу, чтобы прикрыть ребят, которые начали вытаскивать раненых. Ромка внизу сел, а я поднялся наверх, чтобы отсекать от зеленки тех, кто к раненым подбирался. Меня с дороги не видно было. Ромкин пулемёт замолчал, значит – опять полезли… Погиб Ромка… В память о Романе Панфилове назвал своего сына Романом. Я схватил свой ПК за цевьё, а ствол горячий, прикипел, ленту на себя накинул... Бородатые появились неожиданно, быстро, человек три-четыре, одной очередью их свалил, потом парень из разведки их доколотил.
Слышно по рации: «Перед нами «дух» стоит с граником!» По этой БМП выстрел из РПГ был с близкого расстояния. Зацепило люк механика, выстрел ушел в сторону, но люк механика заклинило. Гоша из башни вылетает, начинает прикладом отбивать люк механика, чтобы его вытащить, от удара люк открывается, и Гоша механика в горячке бьет по голове… Слышно, как майор Звягин, раненый, громко на кого-то кричит… Все горело, дымило… Машины наши быстро пожгли. Непонятно, что творилось. В какой-то момент рядом со мной бабахнуло, оглушило. Думаю, если шлёпнут, значит шлёпнут… Я уже вообще ничего не соображал… Всё было на нервах…. Я себе руку с ожогом перемотал, но такое было напряжение, адреналин, что боли не чувствовал. Ребят, кого можно было вытащить из ущелья, вытащили. Собирали и убитых. Левый отсек БМП для раненых, правый – для убитых.

Проживает в Нижегородском районе.

«Обстрелы душманов на дорогах были постоянно…»

В армию меня призвали в октябре 1986 году, попал в учебку в город Мары в Туркменской ССР, где прошёл подготовку по специальности снайпера (ночника). Затем ещё три месяца в горно-учебном центре под городом Ашхабад, где стреляли из всех видов стрелкового оружия. В Афганистан попал из мотострелкового подразделения в феврале 1987 года. Наша дорожно-комендантская рота находилась в городе Пули-Хумри провинции Кундуз и входила в дорожно-комендантскую бригаду, которая напрямую подчинялась только командующему Ограниченного контингента войск в Республике Афганистан. Зона ответственности специальной бригады, куда входила наша рота, находилась от Термеза до Кабула, километров 300. Наша рота отвечала за 170 километров дороги. Основными задачами подразделения были: охрана дороги, сопровождение колонн с военными грузами в пункты назначения и патрулирование дорожных постов и точек.
Работа на выездах, три-четыре экипажа на БТР, была каждый день, без выходных. Все полтора года службы в Афганистане, как под прицелом. В этой стране резкие перепады температур, от нестерпимой жары до холода, особенно в зимнее время. На посту и в карауле надо было быть предельно осторожными. Один мой товарищ закурил ночью, выстрел снайпера, пуля попала прямо в голову.
Душманы постоянно подрывали трубопроводы с горючим вдоль трассы Термез – Кабул, в таких случаях мы вызывали «трубачей» с ремонтниками (трубопроводная бригада). Однажды две машины отстали от колонны и застряли на дороге, в полной темноте. Где они находились – неизвестно, надо было искать. Ехали им на выручку ночью – обстрелы были постоянно. Отставшие машины, они везли боекомплект, мы нашли и, прицепив к бронетранспортёрам, притащили в пункт назначения.
У меня было 16 ночных выездов, когда 1 или 2 БТРа выезжали на трассу по сигналу тревоги. Случалось, работать и по своей специальности ночного снайпера – по силуэтам.
Почти перед дембелем, когда было начало вывода наших войск из Афганистана, на очередном патрулировании трассы один из бойцов нашего экипажа не заметил растяжки с миной и гранатами. Взрыв прогремел возле меня. Получил сильные ожоги и осколки, взрывом мне сильно повредило правую руку. В госпитале был 7 дней без сознания, месяц в реанимации…
А после лечения и реабилитации, я окончил медицинский институт в родном Нижнем Новгороде и работал кардиологом.

Награды: медаль «За боевые заслуги», знак ЦК ВЛКСМ «За воинскую доблесть», афганская медаль «За отвагу», медаль «70 лет Вооруженным силам СССР», афганская медаль «От благодарного Афганского народа» (все получены в Афганистане).
Проживает в Канавинском районе.

«Огонь шёл со всех сторон…»

В начале марта 2000-го года, уже после взятия Грозного, началась операция в селе Комсомольском. Штурмовали это укрепленное село армейцы и спецназ. Отправили туда, на вертолёте, и две группы нашего СОБРа. «Духи» были в кольце, сидели в подвалах домов, с бетонными стенами толщиной с машину. Садится наш вертолёт, вижу – танки с флагами, самолёты летают, всё стреляет… Приехали на первую линию. Участок наших групп был метров двести. Пытаемся идти на зачистку – «духи» выходят из подвалов, начинает работать наша артиллерия – они уходят в подвалы. Эти подвалы были в три этажа. Постоянная стрельба шла и ночью. Заканчивались сухпайки, отойти назад мы не можем. Огонь шёл со всех сторон. Осколки от снарядов нашей артиллерии долетали и до нас. И так – несколько дней подряд. Кончились продукты, вода. Постоянно было напряжение. Спали урывками по очереди… Очередное утро, метров двести от нас – наша разведка стояла. Вижу – ребята наши оцепили дом, БМП его обстреливает, стены насквозь пробивает. Были случаи: пуля отрикошетила от головы одного нашего бойца, в «духа» попал выстрел из подствольного гранатомёта, и не взорвался. Наконец, ночью «духи» пошли на прорыв из села. Наши соседи орут в рацию на нашу частоту: «Вы что – не видите – на вас идут!». А мы этих «духов» из-за бугра не видели. Я был на позиции с АГС, со мной рядом пацан кричит: «Стреляй! Стреляй!». А куда стрелять? Я не вижу «духов»! Опять кричат наши: «Вон они – справа!». Хватаю свой АГС за ноги и половину «улитки» туда всадил. Это «духов» и остановило, они свернули вправо на другой наш отряд, там была отличная оборона, их и перебили…
Особенностью военных действий в Чечне было то, что противник часто минировал дороги. Каждая поездка – риск подорваться на фугасе. 28 октября 2000-го года мы, несколько человек, поехали на БТР из расположения СОБРа в аэропорт «Северный» встречать генерала Кладницкого. Встретили. Стемнело. Я был водителем БТР. Впереди шла старая легковушка. Потом эта машина ушла вправо. А метров через сто – взрыв. Меня откинуло назад, пыль попала в глаза… Слышу: «У нас раненый!» На броне сидел Дима Золин, ногу свесил мне в люк водителя. Понимаю, что это он ранен. Держу его за ногу, давлю на газ, чтобы он не упал с брони. Надо быстрей уехать с этого места – мог быть и обстрел. Слышу сзади крики ребят, которые были в «бэтре». Подъехали к своим. С брони ребята сняли Диму Золина. Он сразу умер. Умер и Игорь Якупов. У Ромы Уханова оторвало стопу. Кричал он сильно… Вкололи ему промедол, оказали первую помощь. Надо было везти его в госпиталь. Запросили прикрытие, но дороги уже были закрыты на ночь. Рядом стояли армейцы, дали нам БТР и с медиками поехали в госпиталь, в Ханкалу. Но в госпитале Рома Уханов через несколько минут умер… Весь наш БТР был в крови… Тяжёлая это была ночь… В то время фугасы на дорогах боевики ставили постоянно. Был день, когда на полутора километрах дороги они поставили семь фугасов…

Награды: орден Мужества, медаль «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
Проживает в Сормовском районе.

«Постоянно была какая-нибудь задача…»

Сижу в кресле зубного врача в поликлинике, по радио услышал, что в Чечне опять гибнут пацаны. А буквально через два дома – военкомат. Я вышел от стоматолога и туда: «Хочу в Чечню». Поехал чисто из патриотических побуждений. В армии я был сержантом, окончил курсы снайперов. Было только желание воевать, и именно в разведке.
В роте меня встретили спокойно, без понтов. Просто всем было тогда некогда. Выдали мне СВД и один магазин к ней – «Остальное где-нибудь найдешь!» Патроны были. Оптика была, старенькая, не пристреляна. Пацаны дали разгрузку. Выезды шли каждый день, постоянно была какая-нибудь задача. Я был как вольный стрелок, подчинялся ротному, но ездил с каждым взводом. Сидеть в палатке мне было тошно, вот я и ездил. Понимал, что снайперское дело – это целая наука, но тогда я был лишь как боец – меня интересовала только стрельба. Случалось, что и командир роты забывал, что я снайпер, а не автоматчик. Однажды в засаде на нас полезли «духи», я начал стрелять, а мне ротный сгоряча кричит: «Вали их очередями!» Но у меня же СВД и три магазина патронов! После этого боя выписали мне «Стечкина», как второе оружие.
Задачи мы получали непосредственно от начальника разведки полка. Мы подолгу не виделись друг с другом. Первый взвод на дневных задачах, второй работал только ночью, третий взвод – дежурный, но постоянно – то разминирование, сопровождение… Мы с ночи приходили и валились спать, но людей в роте не хватало, и через час нас поднимали то на сопровождение колонны, то придавали саперам на разминирование. Задачи ставились и на глубину до 20-25 километров. Выезжали ночами, без включенных фар проезжали все поселки, и потом еще пешком шли. На сутки, а то и на трое. Быстро поняли, что всегда надо иметь с собой запас еды, даже если уезжаешь, как говорили, всего на пять минут. Моментов опасных хватало.
Тринадцатого сентября 2000-го мы проводили колонну полка связи до Ханкалы. Я был с первой машиной. Сапёр меня зовет, подхожу: лежит конец фугаса и провода торчат. Я парня за шиворот, и в канаву столкнул. Только успели прыгнуть – фугас сработал. «Духи», выходит, на нас смотрели... Никто из наших от взрыва не пострадал. Начинается беспорядочная стрельба. Понял, что «духи» выцеливали нас очень грамотно. Моя рация от попавших в нее осколков фугаса вышла из строя, и я побежал по колонне, надо было найти связь, чтобы брать засаду «духов» клещами. По звукам выстрелов понял, что работали их снайпер и автоматчики, всего три человека. Бегу вдоль колонны, а старший лейтенант, командир взвода какой-то роты, залез под «бэху» и кричит: «Парни! Делайте что-нибудь!» Я успел ему врезать, чтобы привести в чувство, он испугался. Нахожу радиостанцию, по рации связался со своими в хвосте колонны, и двумя группами – восемь и двенадцать человек, зашли на русло реки. На берегу были нарыты лежаночки, и, хотя там нас ждали, всех троих, эту засаду – прикончили сразу. Все трое на вид были лет тридцати, подготовлены, чувствовалось, хорошо…

Награды: орден Мужества.
Проживает в Нижегородском районе.

«Комбат даёт мне приказ…»

В составе полка нас перебросили через Северную Осетию к Терскому хребту. Двое суток по дорогам с передышкой ночью. К обеду третьих суток мы перешли к обороне вдоль хребта. Ночь на хребте прошла спокойно. Утром комбат вызвал меня на КНП батальона и поставил задачу: выдвинуться и занять господствующие высоты. Я должен был идти во главе первого мотострелкового взвода.
Это было 13 октября… Один мой взвод наступал на одну высоту, другой на вторую, я же с первым взводом выдвинулся по бездорожью – то подъем, то спуск и занял указанную высоту без боя. Закрепились. Наблюдаем, как колонна из нашей техники выдвигается по дороге, впереди два танка с катковыми минными тралами. Справа от нас выехала из низины автомашина «Нива», остановилась, и прозвучал выстрел из ПТУРа по головному танку. Снаряд попал танку прямо под башню. За ним выезжает следующий танк, опять выстрел – и этот танк подбит. В эфире по связи комбат «общается» с командиром полка, я же, в свою очередь, даю команду гранатометчикам на уничтожение «Нивы».В эфире слышу: «Вон они, вон – на склоне высоты! Я вижу «духов»!» Вклиниваюсь в переговоры командира разведроты и спрашиваю: «Кого ты видишь? Это я – «904»! Нахожусь на склоне!» Потом незнакомый мне голос требует, чтобы я обозначил себя. Запустил дымовую гранату. Мне ответили, что меня видят, и чтобы мы залегли, потому что через нас начнет работать артиллерия полка.Когда артиллерия закончила свою работу, рота переместилась на склон высоты – в сторону противника. Мы все понимали, что останавливаться нельзя: время уходит! Я вышел по связи на комбата и прошу разрешения на атаку соседней высоты. Комбат отвечает, что я свою задачу выполнил. И в этот момент вклинивается голос командира полка: «А, может быть, мы его пошлём?» Комбат даёт мне приказ: «Действуй!». Основную силу взвода направил по левому склону высоты, двух бывалых контрактников – по правому. Сам же наступаю с бойцом по дороге, которая шла прямо на эту высоту с нефтяными бочками. Метров за двести меня останавливает шквал огня противника. Мне и бойцу пришлось залечь в высокую траву. И сразу же начал доклад по рации: «Остановлен огнём противника! Прошу поддержать огнём артиллерии!» Мне по рации вопросы: «Куда класть «огурцы»? Не зацепит ли вас?» Я дал добро на огонь и, воспользовавшись огнем артиллерии, перебрался к основным силам взвода.
В составе взвода начали продвигаться вперед, ведя огонь по боевикам. Когда огонь противника стих, мы вышли на высоту и заняли окопы боевиков. В одном окопе обнаружили семь трупов боевиков, их оружие, спальные мешки. Доложил по связи о выполненной задаче, но по нам открыли огонь из «зелёнки», с низины. Ответили огнём из всего оружия. В этот момент над высотой показалась пара вертолетов, я им показал рукой направления работы. Вертолёты сделали один заход на дальний склон высоты, отстрелялись, затем другой заход, и ушли. Через полчаса подошла разведка полка и сразу же закрепилась на дальнем склоне, куда наносили удары наши «пернатые друзья». За ними с интервалом в десять минут подошел один взвод соседней роты нашего батальона. Когда подошла техника полка, как нас всех обнимали и поздравляли наши боевые товарищи – такая была радость!

Награды: Герой Российской Федерации.
Проживает в Нижегородском районе.

«Дали понять «духам», что не отступим…»

В ночь с 31-го декабря на 1-е января 1995-го наша 7-я рота на технике вошла в Грозный, имея задачу освободить из окружения бойцов 131-йМайкопской мотострелковой бригады, которые отбивались от боевиков в районе железнодорожного вокзала. За нами пошли и другие роты батальона. Укрепились на вокзале и в здании диагностического центра. На вокзале мы деблокировали человек десять бойцов из 131-й бригады. После пережитого все они были в шоковом состоянии.
Утром боевики узнали, что мы подошли. Наш командир роты с двумя бойцами пошли на переговоры с боевиками. Минут через 30 наши вернулись. Ни мы не собирались уходить, потому что был приказ стоять, ни бандиты. Завязался стрелковый бой, шёл он часа три-четыре. «Духов» было очень много… Потери у нас были минимальными, человек 10-15 раненых и погибших из 80 человек в роте. Подготовлены мы были неплохо, и настроение было боевое. К ночи мы поняли, что боевики собираются уходить.
В этом бою, самое главное, мы дали понять «духам», что не отступим, хотя все мы были молодые – 18-19 лет, без серьёзного опыта. В бою все мы старались действовать дружно, помогать друг другу. Отношения в роте были по-настоящему товарищеские. После того боя на вокзале мы поняли, как важно не только уметь воевать, но и понимать друг друга с полузвгляда. В других боях, тоже тяжёлых, было уже полегче. Два раза был контужен, но в госпиталь не уходил. Бывало и чувство страха, но научились его преодолевать. Конечно, видел, как друзья получали ранения, были и рискованные моменты, но все мы понимали, что надо воевать, это наш долг. Мы думали не о себе, а как выполнить задачу и помочь товарищам. Командиры роты и батальона у нас были очень хорошими, перед боями, прежде чем принять решение, советовались с нами, сержантами.
Полгода боёв, постоянное напряжение… К тому времени из первоначального состава роты нас осталось всего семь человек. Я только потом узнал, что домой на меня пришла «похоронка»… Где-то в кадрах ошиблись с учётом…

Награды: медали «За отвагу», «За ратную доблесть».
Проживает в Сормовском районе.

«Тремя экипажами раздолбали караван…»

Через год службы в армии я поступил в Ульяновское гвардейское танковое училище. Училище с отличием окончил в 1980 году. На 4-м курсе товарищ мне предложил: «Давай напишем рапорта, чтобы в Афганистан идти служить». В начале августа 1980-го мы убыли в Афганистан. Началась служба…
В начале декабря я сопровождал колонну танками через перевал Чары. Колонна попадает под обстрел. Над дорогой скалы карнизом нависают, я вижу, откуда ведут огонь, но не могу так высоко поднять пушку, а зенитных пулеметов на танках нет. Тогда открываю люк и начинаю из автомата стрелять – надо же что-то делать! А «духи» вот они, вижу их по вспышкам выстрелов. Спускаемся по дороге вниз, командую командиру колонны: «Увеличить скорость!» Колонна наша идет, идет, пропускаем ее через себя, два танка мои уходят следом. Я уходил последним, спускаемся вниз, и тут механик-водитель теряет управление, машину заносит, в это время «духи» сверху бросают гранату, она разрывается на трансмиссии, а я стоял в люке, осколок режет бровь, и машина врезается в скалу. Я бьюсь об люк и без сознания сползаю вниз. Механик-водитель тоже себе физиономию расколотил, но легонько. Мы скатились вниз, машина встала, заглохла. «Духи» постреляли, но не достали. Подошли еще два танка, я уже пришел в себя. Голову мне бинтуют, ничего не вижу, ничего не пойму – «Ну, довоевался…» – думаю. Забинтовали мне голову, стала она как тюрбан. Приехали в полк. В госпиталь ехать я отказался: глаз-то был целый! Две недели лежал в санчасти.
В марте 1981-го я принял 8-ю роту. Тремя экипажами раздолбали караван. Как только ночь – фары, колонна «духов». Придумал: снимаю днем роту с позиций, а танковая рота идет – это сумасшедшая пыль. Идем в пустыню, в предгорье, море пыли, ничего не видно. Три танка здесь оставляем, я остаюсь на танке, а рота уходит. Встали в предгорье, спрятались. Ночь, тишина гробовая, снаряд в канале ствола, я у ночного прицела. Задача была: запустить их колонну по дороге и расстрелять с фронта. Светать стало, слышу – моторы на дороге работают. Наблюдатель бежит ко мне: «Колонна! Машин сорок!». Вот влипли… Мы здесь были без пехоты, а это – завал. Но воевать надо. Слышу: джипы на дороге остановились. Они за холмом встали, расстояние было метров 250. И слышу – они молиться начали. Напряжение было сумасшедшее. Потом одна машина прошла, вторая, я в прицел смотрю – все джипы навьючены товаром, перевязаны. Сейчас они разбегутся, думаю, и начнут нас из гранатометов жечь! Со ста метров делаю выстрел. Машину разнесло. Часть колонны разворачивается и уходит обратно, а головная часть рвется вперед и нарывается на другие два моих танка. Они в упор расстреливают джипы. «Духи» бросают машины и бегут в пустыню.
Война не заканчивается, служба идет. Второе ранение получил, в руку. Осколки повыдирали. Через две недели я ушел в батальон, опять роту принял. И так два года...

Награды: ордена Мужества, Красной Звезды, «За службу Отечеству в Вооружённых Силах» 3-й степени.
Проживает в Сормовском районе.

«Все машины и бойцы были в сохранности…»

За горючим в Моздок ездили. Центроподвоз привез всего один раз, да и топливо было плохое. Самый первый рейс… Выехали, ничего особенного. После первого боя, когда потери пошли, мы всей кучей шли. Бой слышно, встали. База полка – гудит, по ней можно было прямой наводкой стрелять. Колонна с грузами ходила до трех раз в неделю. Возил и продовольствие, и вещевое. Раза два-три ездил в ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения – авт.), все остальное получали в Моздоке… Были разные случаи по дороге… Начальник разведки со мной в колонне раз поехал. В ущелье зашли – слева и справа на Терском – «зелёнка». Риск был, что могут обстрелять. Я свою колонну провёл, а колонна рембата шла за мной и под обстрел попала. Был случай: остановили колонну человек шесть бородатых, но не стреляли.
Машин тридцать обычно в колонне, ехали без охраны броней, это напрягало, она сбивает темп движения. Один раз БРДМ охраны на прицепе «КрАЗом» тащил. Две зенитных установки в колонне – впереди и сзади, чтобы стрелять налево и направо, а БМП для охраны не брали. Быстро шли. Сам садился c водителем, и вперед. У меня все машины и бойцы были в сохранности до конца кампании. Мы примерялись всегда, лишней информации не давали. Когда поедем точно – знал только я. Все было хорошо организовано. Связь при движении была. Плечо движения – 80, 100 километров. Привозил не только горючее, но и трусы, чистые носки. Выходит, помню, из палатки чёрный, как негр, в резиновых сапогах, стоит на снегу – Олег Викторович Аникин. Он сам никогда ничего не просил, потому что ему всегда некогда было…

Награды: орден «За военные заслуги».
Проживает в Нижегородском районе.

«Доктор, помоги…»

Мне довелось принять участие в медицинском обеспечении боевых действий афганских правительственных войск в нескольких провинциях, на боевых действиях я провёл в общей сложности 316 суток. Непосредственно на поле боя оказал медицинскую помощь более ста военнослужащим армии ДРА и Советской Армии.
Экстремальных ситуаций было много. В 1987 году наша группа советников расположилась на ночь в котловине размером 250-300 метров. Около двух часов ночи «духи» реактивными снарядами начали обстреливать позиции штаба дивизии. Сначала снаряды ложились отдалённо, затем всё ближе и ближе, как будто кто-то корректировал огонь. Наконец, снаряды стали рваться по верхнему краю котловины. Мы вышли из машины с кунгом, в котором жили, и только встали вдоль борта автомобиля, как раздался взрыв. Снаряд рванул в 6-7 метрах от машины. Поднялось облако пыли, в котором совершенно ничего не было видно, и вдруг слышу: «Доктор, помоги…». Я пошёл в сторону голоса. Это был подполковник Быков. Под руки попало что-то липкое. «Кровь!» – пронеслось у меня в голове. Снова голос: «Доктор, меня тоже, кажется, зацепило…». Это был подполковник Ковалёв. Нужно было принимать срочные меры помощи пострадавшим товарищам. С трудом собрав афганских медиков, среди которых не оказалось ни одного врача, поставил им задачу развернуть отдельную палатку и дать туда побольше света.
Первым принесли подполковника Владимира Быкова. У него были множественные осколочные ранения правой голени с переломами костей. Нога превратилась в какое-то месиво из мышц и костей. Наложил жгут, ввёл болеутоляющее, зашинировал, наладил капельницу. Раненый потерял много крови. Спасло то, что кровезаменителей у меня было достаточно. Подполковник Быков, человек огромной силы воли и самообладания, всё время был в полном сознании. Я не слышал от него ни одного стона. Он задал мне лишь один вопрос: «Витя, ноги— то у меня не будет?». Хирурги госпиталя во главе с профессором Грициановым упорно боролись за его жизнь. Из-за начавшейся гангрены Володя перенёс три операции, но ногу ему пришлось ампутировать. Своим ходом подошёл тогда к палатке полковник Курячий. Осколки попали ему в ягодичные части тела, не зацепив нервов и сосудов. Удалять их не стали, чтобы не навредить больше, чем сделали сами осколки. Ещё один офицер получил осколочные ранения голени со сквозным дырчатым переломом большеберцовой кости, а второй был контужен. И лишь когда пыль рассеялась, был найден подполковник Камышанский, советник начальника политотдела дивизии. Осколок попал ему в затылок. Он скончался в госпитале через три дня.Мне пришлось всю ночь и до 14 часов следующего дня, до прихода вертолётов, преодолевая сильную головную боль, периодические приступы рвоты (как оказалось, я тоже был контужен) оказывать помощь пострадавшим товарищам, ставил им капельницы.

Награды: два ордена «Красной звезды», орден ДРА «За храбрость».
Проживает в Канавинском районе.

«Ястреб» на бронепоезде

Какой была типичная поездка по маршруту… Получили задание: сопровождать эшелон. Задачу обычно получаем с вечера, около 22-х часов. Бронепоезд ставим впереди состава. Обычно выход из Моздока – рано утром, чтобы до места назначения успеть засветло. Перед выходом надо обговорить взаимодействие с командирами подразделений эшелона на случай боя.
В пять утра выезд. К нам подходит маневровый. Отдаю приказ на выдвижение. Потом бронепоезд выдвигают на станцию. Если сопровождаем эшелон с людьми, то на станции определяемся по связи. Во время движения, само собой, все находятся в полной боевой готовности. Все расчеты на местах. В классном вагоне на связи остаются только связист и я. Разведка маршрута – на самых сложных участках, где бандиты чаще всего закладывают фугасы. Подходим к этому участку, останавливаемся. Выходит смотровая группа. Миноискатель на рельсах не срабатывает, поэтому метод в таких условиях один: визуальный осмотр. Бандиты ставили фугасы не нажимного действия, а радиоуправляемые, или на замыкатель. Взрыв может произойти не только под платформами балласта, но и в середине эшелона. Бывали подрывы с помощью машинки, это старый испытанный способ. От Аргуна до Ханкалы нас один раз обстреляли, около моста. В районе Терека «баловали» два раза. Оба раза саперы успевали до нашего прибытия на этот участок дороги снять фугасы. Однажды саперы из красноярского ОМОНа говорят нам: «Мужики, ваше счастье, только что фугас сняли». Они нам потом показали кадры видеозаписи, как разминировали этот участок, как мы потом по нему прошли.
Все командировки были разными. У каждой своя специфика. Самый опасный участок – от Гудермеса до Ханкалы. Здесь чаще всего бандиты устраивали подрывы, подкладывая на рельсы фугасы. Всегда наготове зенитки – для огневой зачистки «зеленки» на случай подрыва. Стреляем с чистой совестью: в лесу у Джалки, где таблички «Мины», нормальный человек или грибник ходить не будет.
Был случай, что фугас сняли прямо перед бронепоездом, в Надтеречном районе, который считается наиболее спокойным. Когда мы приезжаем в Моздок, как-то все так выпадает – почти не стоим. Первую командировку на бронепоезде практически не стояли без дела. Самое большее – неделю простояли. А так – постоянно туда-сюда. Случалось, что даже помыться не успевали. Мылись в бане на колесах, там, где ночевали – в Ханкале, Гудермесе. Каждый день ездили. По темноте вечером приехали, а за ночь уже надо быть в готовности дальше ехать. Мы приезжали где-то около полуночи, а в пять часов утра уже выезд. Иногда день простаивали, если какие-то подразделения не успевали перегрузиться.
Из пулеметов приходилось стрелять, из зенитных пулеметов – нет, только опробовали. У нас был случай: хотели открыть огонь из «зэушки», когда около Кади-Юрта бандиты взорвали грузовой поезд. Мы сдаем задним ходом, вышла смотровая группа, по нам из лесопосадки начали стрелять. Зенитная установка бьет на два километра, но там дома, как стрелять? Кого-нибудь еще заденешь огнем. Отстрелялись мы тогда из стрелкового оружия. Как дали длинными очередями, боевики сразу притихли. Если произошел подрыв, надо немедленно сообщить об этом в штаб группировки. Затем сразу же на место подрыва выходят смотровая группа и группа прикрытия.
Больше нас по времени в группировке на бронепоездах никто не ездил. За эти годы командировок была не одна сотня выездов, десятки снятых возле путей фугасов. Нас ни разу не подрывали.

Награды: орденом Мужества, медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, медалью «За отвагу».
Проживает в Канавинском районе.

«Было видно, как сердце сокращается…»

Утром 31-го декабря 1999-го года часть наших разведчиков попали в засаду боевиков у села Дуба-Юрт. Парней надо было спасать. В девять часов утра майор Агаев дал команду: «Батальон – строиться!» и приказал: «Загружайте «Шмели», «Мухи», потому что там бой очень серьёзный, тяжёлый». Одну группу вёл я, другую прапорщик Трофимов. Пошли на двух БМП. На подходе к селу смотрим – на дороге впереди две машины БМП горелых стоят, раненые лежали, наши их перевязывали. Огонь шёл впереди — настолько плотный, так долбили, что разговаривали, только крича на ухо.
Мы стали с одним контрактником стрелять, сначала я, из АКС, потом он, менялись. Ему стабилизатор пролетающей гранаты попал в грудь, то ли с «Мухи», то ли со «Шмеля», да так, что разворотило грудь. Я его держал на руках, и было видно, как сердце сокращается… Сделали парню два укола промедола, и он умер, в агонии. Начался такой огонь, что казалось – стреляет каждый камень. Снайпера «духов» били с такой точностью, что сбивали пулями провода, на психику работали. Пулемёты «духов» работали с трёх точек, особенно сильно справа. Две наших машины впереди горели.
Что заставляло убивать в себе чувство страха: наши солдаты сзади смотрели. Нельзя было показать им свой страх. Солдаты в этом бою показали себя все отлично – ни одного отказника не было. Видно, что страшно ему, глаза по пятаку, но идёт и воюет.
Меня ранило разрывом гранаты, как ударило осколками по левой ноге – осколка четыре… Ранило одновременно с начхимом батальона, Романом Балабановым. К БМП подтащили, в люк его кинули, и сразу ему в спину ещё раз пулей ударило, кровь в лёгкие пошла. А мы потом ещё бежали, я даже не обратил внимания, думал сначала – осколки камня в ногу попали, крови не чувствовал. Я сигарету четыре раза прикуривал, так руки дрожали. Да, страшновато было…
Впереди шла «бэха», люди шли под прикрытием брони, я пошёл догонять, осталось метра два – пуля в ногу, смотрю – видно, как кость торчит. Попробовал встать – нога немеет. Сначала боли не было, только нога немеет. Пуля вошла справа и вышла через ногу, входная ровно по калибру, а выходная дыра была большая, вместе с костью мясо выбило, и кусочек кости торчал. Потом жечь начало и – адская боль. Два промедола воткнул, потащили меня в левый десантный отсек БМП, «бэха» как раз встала. Правый десантный отсек был забит ранеными, меня в левый кинули.
Привезли нас в полк Буданова, машина остановилась, нас вытащили, посадили на носилки и – к вертушке. Кровь недуром била, хотя жгут мне поставили перед вертолётом. Потом – госпиталь, операция…

Награды: орден Мужества, медаль Жукова.
Проживает в Сормовском районе.

«Вызывали огонь на себя…»

Однажды наша группа, человек десять, попала в засаду. Выйти, с риском, можно было только по тропке. Командир сказал: «Кто хочет – может идти, мы прикроем». Все решили остаться с командиром. Мы закопались в окопах, в лисьих норах. Обложили нас так, что тогда вызывали огонь на себя, по рации. Как полетели на нас снаряды – артиллерии, «Градов»! Сплошные разрывы. Чудом нас не зацепило никого, только оглушило и контузило… А потом, когда огонь прекратился, вышли.
Шли мы с боями от Саханки до Мариуполя, потом – Красногоровка. У меня во взводе было сорок человек. Наш полк штурмовал всю левую часть Мариуполя, разделенного речкой Кальмиус. В полку были и местные добровольцы, и из России. Впереди танков ехал бульдозер, расчищал дорогу, она была перекопана, по минам – огонь по нему шёл страшный. В ковш его попал ПТУРС, бульдозерист вылез из кабины и говорит: «Ну вот, своё дело я сделал…». Два ротных командира у нас в тех боях погибли. Один – вывозил бойцов на другую позицию, и погиб. Второй погиб – вырвался вперед от группы, его ранило, начался шквальный огонь и никак его не могли вытащить, он захлебнулся кровью – пули попали в легкие. С «азовцами» в боях приходилось встречаться часто. Дрались они упорно. Постоянно грохот, свист пуль, огромное напряжение. Штурмовали дом за домом… На контузии не обращали внимания. Одна группа наших, четверо, должна была штурмовать магазинчик, подходят, а там «азовцев» очень много. Наши залегли, притворились мёртвыми. Нацики прошли через них… Повезло… Был случай: зачистили в многоэтажке квартиру, выходим – сзади шуршание. Подняли диван – там нацик спрятался.
В роте у нас был Боря «Муравей». Когда штурмовали в районе детского сада, он шёл на правом фланге – и бегут нам навстречу от огня местные – женщины, дети. Две девочки, одна совсем маленькая, другая лет восьми. Он побежал им навстречу, чтобы их спасти, взял детей обоих под мышку. Родителей их убило… Всё это было под огнём… Когда детей он вытащил, с их бабушкой, девочка спросила его: «А как вас зовут?» – «Боря «Муравей». После штурма, была ротация, поехали мы с ним в село Безыменное, там был лагерь для беженцев, найти этих детей. Взяли с собой конфет, печенья, фруктов. Ходим по палаткам, девочка его увидела, бросилась ему на шею: «Дядя Боря «Муравей» к нам приехал!» У нас у всех в этот момент слёзы градом из глаз…

Награды: медали «За оборону Славянска» ДНР, «За боевые заслуги», «Солдатская слава» 3-й степени и Георгиевский крест 3-й степени.
Проживает в Сормовском районе.

«На штурм пошли ночью…»

В 1993 году меня призвали на службу на Тихоокеанский флот. Служил во Владивостоке матросом в части по заправке горючим боевых кораблей. А 5-го января 1995 года нас, пятерых, вызвали в штаб и сказали, что мы едем обслуживать корабли на Азовское море. Но оказались мы в 55-й дивизии морской пехоты Тихоокеанского флота, личный состав которой доукомплектовывали матросами с боевых кораблей. Во взводе морских пехотинцев было всего пятеро, остальные – матросы с кораблей.
Наконец, самолётами в Моздок, а уже 15-го января вертолётами нас перебросили под Грозный. В город зашли спокойно, но уже в два часа ночи боевики нас стали обстреливать из миномётов. Снайпера по нам работали, какие-то группы боевиков пытались прорваться на КамАЗах, мы их обстреливали. Так продолжалось несколько дней. Потом наш взвод получил задачу: взять водокачку, которая снабжала Грозный водой. Она была от нас метрах в пятистах, постоянно нас оттуда обстреливали снайпера. На штурм пошли ночью, два взвода, с двух сторон, всего человек пятьдесят. Проползли эти пятьсот метров. Надо было найти дверь на эту водокачку, в темноте мы ее не увидели, да и вокруг неё стояли какие-то постройки. А подползли мы всей толпой, я говорю бойцам: «Сейчас оттуда кинут гранату и всех нас накроет!». Стали бойцов выводить вдоль забора в ложбинку, а боевики как раз взорвали ёмкость с хлором, мы стали задыхаться. Обошли водокачку с другой стороны. В темноте я оказался один, мои бойцы остались в овраге. Вижу – метрах в двадцати от меня прошла группа в белых маскхалатах. В группе была женщина в маскхалате, несёт снайперскую винтовку. Понял, что это боевики. Было не по себе, что делать – не знаю… Ещё двое идут. Выглядываю из-за столба. Мне кричат: «Пароль!» А я и пароль— то забыл, отвечаю: «Матрос». – «Какой взвод?» – «Второй» – «Мы – первый. Иди сюда». Подвели меня к ротному. Началась зачистка этой водокачки – гранатами. В этой операции был тяжело ранен мой друг, Андрей, который пошёл в разведку на эту водокачку. Рядом с ним разорвалась граната из подствольника, потерял очень много крови… Командиру нашего взвода в перестрелке боевики перебили обе ноги. Вытащил его на себе Лёша, командир моего отделения, нёс его на себе пятьсот метров, спас… Побежал к своим бойцам, они лежат в овраге, задыхаются от хлора. Всех поднял. Стало уже светать…
Эту водокачку мы держали еще недели две, без подмоги. Периодически нам приносили через поле, которое обстреливалось боевиками, продукты и патроны. Моя позиция была на втором этаже этой водонапорной башни, стены её были пробиты, пришлось замуровать их и наполовину вход кирпичами. Боевики много раз пытались нас оттуда выбить. Надо было быть постоянно в боевой готовности, наблюдать и ночью, чтобы к нам не подобрались, поэтому менялись на позициях по периметру каждые два часа.
Из-за тяжёлой болезни я после этих боёв попал в госпиталь.

Проживает в Ленинском районе.

«Мы могли бы погибнуть…»

Срочную служил в 1999-2001 годах в 217-м парашютно-десантном полку 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, командиром отделения управления на БМД1КШ. В 2007-2008 годах служил по контракту наводчиком пулемёта ПКМ в 245-м гвардейском мотострелковом полку.
– Стояли мы на Купянском направлении, недалеко от поселка Новоселовского. Параллельно автодороге Сватово – Новоселовка и далее на Купянск идут лесополосы из берёз. Дорога – это серая зона. Справа от нее мы, дальше – противник. Со стороны противника идет лесополоса. Наша полоса – пятьсот метров, дальше – противник. На наших пятистах метрах – пять постов, на каждом по несколько человек, контролируют, чтобы противник не проходил. До противника от нашего крайнего поста примерно сто метров, вся территория простреливается. Зашли мы сюда 20 мая. Вскоре провели небольшую операцию и без единого выстрела продвинулись вперед метров на сто и установили 6-й пост. Из-за этого поста и шли потом у нас с противником боестолкновения.
Внештатно я исполнял обязанности замкомандира роты по боевой подготовке, также внештатно – оператора ПТУР, разведчика, минёра и сапера, потому что таких специалистов в роте не было. Время от времени мы с командиром роты ходили на усиление постов. В тот день, 19-го июня, также пошли на усиление постов. Через несколько часов стали возвращаться и услышали звук квадрокоптера – он над нами висел. За доли секунды поняли, что надо ложиться. Падаем и слышим звук выстрела из танка, снаряд за два километра летит пару секунд. Взрыв. Мы лежим, чувствую, как жжёт ногу, как кипятком, очень тяжело. Смотрю – между коленом и ступней всё разлетелось, нога болтается на мышце. Понял, что осколок попал в ногу. Пытаюсь встать… Ругаюсь: «Всё-таки попали...» Командир подполз ко мне, пытается поднять, говорит: «Вставай на здоровую ногу!». Не получается, падаю, он хватает меня за лямки бронежилета и тащит в воронку. Ещё звук выстрела, взрыв. Командир упал спиной в воронке, я – сверху, слышу: «Давай ползи, прячься!». Переворачиваюсь на живот на локтях, вижу старый заброшенный окоп, ползу туда на локтях. Падаю в окоп спиной, затылком вниз... Ноги торчат из окопа. Понимаю, что могу истечь кровью… Вытаскиваю жгут, накладываю на бедро, но от потери крови не хватает сил его затянуть, очень слабо. Кричу: «Командир, руки немеют…». Он выбирается из воронки, переползает ко мне, затягивает мне на бедре жгут, я достаю второй. Достаю две ампулы обезболивающего, он сделал мне уколы в ногу и в руку. Командир по связи вызвал эвакуацию, потребовал, чтобы РЭБ включили, чтобы коптер не летал. Подбежал мой товарищ, стал помогать. На полевых носилках перенесли меня на точку эвакуацию. Всю дорогу до госпиталя был в сознании… Потом узнал, что тот прилет был от меня всего в восьми шагах. Мы могли бы погибнуть, но успели лечь…

Награды: медали Жукова, «За отвагу», «За укрепление боевого содружества».
Проживает в Советском районе.

«Задача: охранять и оборонять…»

В первой командировке ехали мы в полнейшую неизвестность, вооруженные укороченными автоматами, в обычной милицейской форме, в неудобных ботинках. В дивизии особого назначения получили оружие, боеприпасы, короткоствольные автоматы заменили на АК-74. В первой партии было нас двадцать человек, все из ОМОНа. Через неделю, прибыл сводный отряд – десять человек из нашего отряда, и двадцать со всего Волго-Вятского региона. Всего нас был пятьдесят один человек. Все были хорошо подготовлены, но все равно постоянно тренировались, занимались тактикой, спецподготовкой. Пугала и будоражила неизвестность.
Задачу нам поставили: охранять и оборонять станцию Червленая-Узловая и мост стратегического значения через реку Терек. Боевики собирались этот мост подорвать, даже запускали сюда железнодорожный состав, начиненный взрывчаткой. Когда мы сюда приехали, весь мост был загроможден составом, но цел.
Едва мы заступили на охрану моста, сразу же стали зарываться в землю. А скоро по нам со стороны гор, из селения, с заброшенной фермы начали стрелять из минометов. Интересно было смотреть и слушать: хлопок, свист, взрыв. Пытались укрыться в этих окопчиках от разрывов. За мостом была чужая территория, и все, что так двигалось – чужое и опасное. Рядом с нами, если не считать наряда от железнодорожных войск с расчетом АГС и парочки пулеметов армейцев, никаких войск не было. Наш отряд в районе моста и станции фактически был единственной боевой единицей. Позже, через месяц, сюда подтянулись армейцы. Помню, что было много глупого азарта, романтики. Захватывающие были чувства, будоражащие.
Однажды на задании я был на БТР. Минут через 15-20 слышим с бронепоезда, что у них «проблемы». Подъехали к этому месту и видим: бандиты разобрали рельсы и поезд ушел под откос. Обошлось без жертв, но ощущение было неприятное, что попали в засаду. Полдня здесь провозились, пока восстанавливали рельсы, поднимали съехавшую с платформы БМП. Сутки мы были на ногах.
Потом были вылазки в горы. Однажды ходили нас восемь человек, пытались найти миномет, который по нам стрелял. Продирались через колючий кустарник, потом до конца командировки выковыривал колючки из куртки. Видели каких-то людей, может быть, разведку боевиков – обходили нас с одной стороны. Пришлось быстро оттуда уходить в отряд. За первую командировку в горы ходил четыре раза. Два раза ходил со связистами и один раз корректировщиком ведения огня, с солдатом. Стреляли артиллеристы по заброшенной ферме. После службы в армии у меня остались навыки корректировки огня. Вижу взрыв и корректирую: «Левее… Ближе…» Отработали по целям, и командир мне говорит: «Наблюдай, сейчас будут работать вертушки. Потом, доложишь, как они отработали». – «Есть». Наблюдаю за этой фермой, и вдруг ко мне дружок подбегает, которого я отсылал на это время тыл прикрывать.
– «Смотри, на нас заходит!» Я разворачиваюсь с биноклем и вижу, как на нас заходит пара вертолетов. Они нас обнаружили и не знали, что это свои, тем более мы от наших позиций далеко ушли. Вот вертолетчики и решили нас обстрелять. Первая вертушка дала залп «эрэсами». Я вжал голову в плечи. Сзади рвануло хорошо. Лежим втроем в маленькой ямке. Обозначил себя красным дымом, смотрю – второй вертолет на нас заходит, выпустил ракеты. Они ушли подальше, чем первый залп. Вертолеты улетели, а я слышу по рации: «Ну, как вы там?». Я на весь эфир высказал, как мы себя чувствуем.

Награды: орден Мужества.
Проживает в Канавинском районе.

«Шквал огня, голову нельзя было поднять…»

Сначала мы стояли под Кабулом, охраняли аэродром и контролировали близлежащие территории. Боевое крещение у меня было в июне 1988-го, когда наши войска в кишлаке Тарахель блокировали банду душманов. Зачисткой занимался спецназ, а наша задача была – ликвидировать остатки банды, которые будут выходить в Кабул из ущелья. Нас было два отделения, человек 15-17, заняли позиции в районе кишлаков Бахтиаран, Шаникалай и Танихейн. Ждали, что бандитов будет человек 10-12, а их вышло человек 40, и вооруженных пулемётами и миномётами. Пулемётный огонь они вели по нам такой, что шквал огня, голову нельзя было поднять. Силами двух отделений остановить «духов» было невозможно. Они подошли к нам вплотную, метров на 70-80. Нас спасло, что на соседней горе стояла наша зенитная установка, командир этой батареи ЗУ вызвал огонь артиллерии. Снаряды рвались у «духов» и почти на наших позициях. Отбились, хотя без потерь не обошлось. Меня тогда контузило. В этом бою у моего друга Миши Пименова в решающий момент заклинило пулемёт. После боя нас построил комбат и спрашивает: «Почему пулемёт не стрелял?» – «Хотели подпустить поближе», – отвечаю. – «Чапаевцы…», и выругался. А банду в итоге тогда уничтожили…
Когда стояли в горах, пищу готовили на солярке. Бочку с ней закатить в гору было нельзя, поэтому приходилось ходить за ней, под склон. Ходил ночью, каждый четверг, в бронежилете, без автомата, только «лимонка» в кармане, и две канистры в руках. Идти надо с километр, и угол подъёма на гору – 45 градусов. У бочки был кран, гаечным ключом его открывал, и консервной банкой наливал солярку в канистры. На это уходило по полтора часа. А вокруг дикобразы орут, живности там в горах много. Случалось там попадать и под обстрел…
15-го февраля 1989-го сидим в горах, смотрим новости и видим, как генерал Громов, командующий группировкой, докладывает: «Последний советский солдат покинул территорию Афганистана…» – «А мы, два взвода? Нас забыли?» Потом приехал наш комбат и говорит: «Улетаем 18-го февраля». В этот день мы очень быстро погрузились на машины и – на аэродром в Кабул. Аэродром уже не контролировался афганскими правительственными войсками. В транспортный ИЛ-76 нас погрузилось двести человек. Была опасность, что самолёт могут сбить «духи». Взлетели, и вижу в иллюминатор, что под нами – наши вертолёты, очень много. У них было задание обеспечить безопасность нашего вылета. Вертолёты и наш самолёт пускали тепловые ловушки против «Стингеров». Видны были в небе и белые полосы от пусков «Стингеров». Прилетели в Фергану нормально…

Награды: медали «За боевые заслуги», «За воинскую доблесть» и «От благодарного афганского народа».
Проживает в Ленинском районе.

«Обстреливали нас очень интенсивно…»

Зоной ответственности нашего отряда был – участок железной дороги от Гудермеса до Хасавюрта, мост через Сунжу. В отряде был 21 человек, все, кроме меня, в Чечне были впервые. Днем – спокойно, а по ночам нас обстреливали из гранатометов. Ответного огня мы не открывали. Днем в городе часто можно было встретить чеченцев с автоматами. Мы их останавливали для проверки документов, но не задерживали: такой был приказ.
Утром 14 декабря 1995-го, только закончилась молитва, её хорошо было слышно по громкоговорителям, нас обстреляли из гранатометов. Потом начался автоматный и пулеметный огонь. Окружили нас полностью. Укрылись мы в здании хладокомбината. Было нас 130 человек плюс еще десять гражданских проводников и двенадцать солдат, сопровождавших грузы. Вагоны, в которых мы располагались, сожгли на второй день. Хорошо, что вовремя успели перенести в здание хладокомбината боеприпасы и продовольствие. Был и запас воды. Когда она кончилась, пришлось собирать снег. Обстреливали нас очень интенсивно, в том числе и из минометов. Против нас действовало около сотни боевиков, мелкими группами. Иногда они подбирались и на пятнадцать метров.
Если бы мы попытались вырваться из окружения, то нас бы перебили, как куропаток. Те, кто оказались в комендатуре на станции, попытались вырваться – тридцать два человека попали в плен. Боевики полностью блокировали 33-ю бригаду внутренних войск, она потеряла двадцать человек убитыми и четыре бэтээра. Потом, когда все закончилось, мы узнали, что в тот день в Гудермес вошли дополнительно восемьсот боевиков, а всего их было там до двух с половиной тысяч.
Когда было очень тяжело, просили по рации поддержку вертолетами, но нам ответили, что нельзя – боялись потерь местного населения. Хотя все жители давно отсюда ушли. Один раз вынуждены были вызвать на себя и огонь артиллерии. Два раза выходили их парламентеры с белыми флагами. Да и так то, и дело кричали: «Аллах акбар! Сдавайтесь!» Мы отказывались, тогда сразу начинался плотный огонь. Против нас воевала личная гвардия Масхадова, «белые орлы».
У нас в отряде было двое раненых и шестеро контуженных. Одному оторвало руку, так он с нами и сидел все время. Тяжело раненых из всего отряда в 130 человек было четверо-пятеро и восемнадцать – легко. Медикаменты и врач в отряде были.
Утром двадцать второго января, когда обстрел прекратился, мы послали женщин-проводниц на разведку. Выяснилось, что никого уже нет, боевики ушли. А потом и наши появились на бронетранспортерах.

Награды: два ордена Мужества, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» 1-й степени, медаль «За отвагу».
Проживает в Канавинском районе.

«Вижу, как на меня летит ПТУРС…»

Наша минометная батарея на Первомайское в тот день шла колонной, и заблудились. Что делать? Никаких ориентиров не можем найти. Видим – слева колонна идет. Была опасность, что по нам откроют огонь. Выпустили сигнальные ракеты, ответ – «свои». Стоим, ждем. Подъезжает зам. командира полка подполковник Васильев: «Вы что тут делаете? Тут наших нет!». Оказывается, мы проскочили и нашу разведку – «Там «духов» море! Поехали с нами!», – приказал Васильев.
Начался бой. Боевики были так близко, что слышали их крики: «Русские, сдавайтесь! Мы ваши семьи найдем и вырежем!». И матом орали…
Я стрелял из «Василька», рядом, чуть выше, стояла наша БМП. Вижу, как два духа выскочили из окопа, один встал на колено, второй положил ему на плечо ПТУРС и целится в мой «Василек». Еще подумал: как такое возможно? Все это было как в замедленном кино… Вижу, как на меня летит ПТУРС. Я заорал, понял, что не успею убежать, лег, голову закрыл. Когда до меня оставалось метров пятьдесят, ПТУРС резко свернул на БМП – у него же наводка по джойстику. Выстрел попал в ребристый люк БМП, срикошетил и улетел. Из БМП вылез механик– водитель, стоит, головой трясет. Потом залез в свою «бэху», завел двигатель и съехал с горочки.
Бой идет дальше, вижу, что около меня в полный рост ходит боец, как пьяный. – «Ты что напился что ли?». Смотрю, у него на лацкане бушлата приколоты три заколки от промедола! Их подкалывали раненым, чтобы знать, сколько доз промедола ввели, чтобы не было передозировки. Больше одной нельзя, а у этого уже три заколки! Посмотрел – в животе у него пуля, в руке, еще где-то. Солдаты ему вкололи обезболивающее, он и пошел кругами. Я его повалил, — «Лежи!», позвал бойца – «Смотри за ним!». Я этого раненого солдата после Чечни встретил: «Как ты? – «Живой!»
Когда стало совсем тяжело, нам на помощь прилетели две вертушки. Зависли прямо над нами, и давай стрелять из автоматических пушек. Стоял такой мощный гул, треск от выстрелов, на нас гильзы с неба сыплются... Бронежилетами закрываемся, каски на голову одели, но лежим, довольные, что подмога вовремя пришла…

Награды: медали «За отвагу», Суворова, «За воинскую доблесть».
Проживает в Ленинском районе.

«Башню влево, наводи!»

В Афганистане наш взвод САУ «Гвоздика» обеспечивал огневую поддержку пехоте, сопровождал колонны по дорогам, контролировал местность.
В декабре 1988-го года на участке дороги в направлении Кандагара сопровождали очередную нашу колонну с военными грузами. Я сидел на броне с биноклем и увидел, как примерно в 800 метрах от дороги «духи» начинают устанавливать пулемёт, чтобы обстрелять нашу колонну. Даю команду механику-водителю; «Стой!», наводчику: «Башню влево, наводи!» Двумя снарядами этот пулемёт уничтожили. Часто приходилось вести огонь по заданным нам целям. Служил в Афганистане до вывода части 10 февраля 1989 года.
В Косово летом 1999-го я оказался в составе батальона ВДВ российского контингента миротворческих сил. Сама эта операция была уникальной по организации и проведению её нашими войсками. Часть сил прибывала в Югославию железнодорожными эшелонами через Украину, Румынию и Болгарию, часть десантников – по воздуху, а мы с техникой на десантных кораблях – морем, через пролив Босфор, сначала в греческий порт Салоники. В то время я был начальником штаба батальона ВДВ и исполнял обязанности командира взвода АГС. То, что наши десантники марш-броском заняли аэродром в Приштине, оказалось нашим козырем в переговорах с контингентом НАТО. Там, где мы стояли, в Сербии, было компактное проживание албанцев. Они перекрывали дороги, устраивали провокации. Наши части стремились обеспечивать порядок на дорогах, стояли на блокпостах. Само присутствие нашей армии в бывшей Югославии имело в то время огромное значение, показало её возможности проводить такие сложные операции.
Лето 2001-го года в Чечне было относительно спокойным, но часто был риск обстрелов боевиками, на дорогах шла минная война. Летать тоже было довольно опасно. 26-го июня я должен был лететь с документами на вертолёте из расположения нашей части в штаб группировки. Лётчик был молодой, а стояла жара, и вертолёт наш просел в разреженном пространстве. Приятного падать было мало, все в вертолете, нас было несколько человек, разлетелись в разные стороны. Сидящий напротив меня офицер оказался у меня на руках… Посадил его на сиденье, открываю дверь в кабину – командир экипажа сидит побелевший, вцепившись в руль… Нас спасло, что была маленькая высота. Ещё бы 2-3 метра лишней высоты, и была бы катастрофа. Вылезли мы все ошарашенные. Дождались следующего вертолёта… В командировках в Чечне провёл 17 месяцев. Дважды контужен.

Награды: орден «За военные заслуги», медали Жукова и «За отвагу».
Проживает в Советском районе.

«Сапёр ошибается трижды…»

После окончания Тюменского высшего военного командного инженерного училища служил в Московском военном округе и думал, что дальше Кушки меня командиром взвода не пошлют. Но оказался дальше Кушки – в Афганистане. Первое впечатление: из зимы попал сразу в лето. Поехал из Москвы в шинели, в мороз, а в Джелалабаде оказался – плюс 25, в конце ноября.
Приехал в 66-ю мотострелковую бригаду. Оказалось, что там убыль личного состава из-за гепатита, малярии и других болезней – до 40 процентов. Принял взвод разминирования, 27 человек. Все бойцы были хорошо подготовленными. В первой же операции ликвидировали десятки взрывоопасных предметов. Сложность разминирования в том, что радиоволновые миноискатели не помогали: мины были в пластиковом корпусе, итальянские. Приходилось работать щупами. А местность – камень на камне… Мины «духи» ставили и с сюрпризами. Техники в моём взводе сначала не было, а потом – три БТР-70 и три бронированных машины разграждения, шесть пулемётов КПВТ, шесть пулеметов ПКТ.
Собаки были, но показали они себя не очень. Из-за жары, а она была такой, что все термометры у нас полопались, собаки на камнях обжигали лапы. Мы шили им войлочные тапочки, но через километр-полтора собаки из-за жары идти уже не могли, так уставали. А боец уставать не мог: надо было выполнять боевые задачи. В Панджшере 25 суток по горам лазили… А с собой несли по два боекомплекта, на случай боя. Случалось подниматься и на высоту до 3500 метров над уровнем моря.
Проверяли карты минных полей… Проинструктировал бойцов, все они в бронежилетах, в касках. На моих глазах боец подорвался, на мине с сюрпризом. Лицо ему осколками посекло, хорошо, что глаза не задело. И как раз нас начали обстреливать. Да еще попали под перекрёстный огонь. Тогда погиб старший лейтенант, приданный нам на усиление – две пули попали ему в позвоночник, когда он заталкивал в БМП бойца, пытаясь его спасти. У меня осталось ощущение, что у него было предчувствие гибели… Тогда же были ранены трое бойцов.
В моём взводе за два года погибли двое бойцов… Есть такая поговорка, что сапёр ошибается трижды: первый раз – когда пошёл служить в сапёры, второй – когда женился, третий – когда подорвался.

Награды: орден Красной Звезды.
Проживает в Канавинском районе.

«Война научит быстро…»

Летом 1999-го меня назначили зам. командира 84-го отдельного разведывательного батальона. Уровень боевой подготовки в роте спецназа, которой я до этого командовал, и в батальоне, куда меня перевели – это небо и земля. Я отвечал в батальоне за боевую подготовку. И сам в Чечне ходил с группами. Для меня это было необязательно, но как тогда научишь командиров групп? Шёл и подсказывал, подталкивал к принятию какого-то решения. Война – такая школа, что научит быстро.
Из наградных листов:
…12 декабря зам. командира батальона майор Владимир Паков составом двух разведгрупп выполнял боевую задачу по захвату высоты с отметкой 398,3. Видя упорное сопротивление противника и сложный рельеф местности, майор Паков принял командование РГ № 1 на себя. Командуя разведгруппой, майор Паков вывел её во фланг опорного пункта противника, дал команду на огневое поражение противника. В бою было уничтожено 3 огневых точки противника. Разведгруппа майора Пакова заставила бандитов отступить с первой линии обороны, чем дала возможность РГ № 2 перегруппироваться и отойти из-под огня противника.
… 15 декабря одна из разведгрупп попала в засаду в районе перекрестка дорог. Разгорелся ожесточенный бой. Командуя резервной группой, майор Паков скрытно выдвинулся на высоту и закрепился на ней. Оставив там два пулемётных расчёта, пошёл на помощь попавшим в засаду товарищам. Разведчики вышли во фланг противника и открыли шквальный огонь по огневым точкам противника. Под прикрытием пулемётчиков майор Паков подобрался на расстояние выстрела и из ПТУРа прямым попаданием уничтожил бетонный дот противника. Разведгруппа вышла из-под обстрела без потерь. Обе разведгруппы вышли на высоту, закрепились там и продержались до подхода пехоты. Представлен к ордену Мужества.
– Этот дот нам реально мешал. Он стрелял из КПВТ – одна очередь была минуты полторы! Если вызывать артиллерию, чтобы его уничтожить – уходит время на согласование. А ПТУР – это очень хорошая снайперская винтовка калибра 120 мм и дальностью поражения четыре километра. Просто надо было уметь им пользоваться, а попасть из ПТУРа можно и в форточку. Когда служил в Германии, там был командиром учебного взвода, знал ПТУР досконально, часто применял на учениях. Стрелял я с расстояния полторы тысячи метров.
Самые тяжёлые дни кампании – последние дни 1999-го начало 2000-го года… Тогда батальон получил приказ занять высоты в районе Волчьих ворот. Наши бойцы попали в засаду. Дал команду оставшимся в батальоне идти на выручку и сразу же пошёл к командиру 160-го танкового полка подполковнику Буданову: «Выручай!» – Он дал два танка с офицерскими экипажами, и те тут же пошли на выручку попавшим в засаду разведчикам. В той ситуации взял ответственность на себя и дал приказ об отходе. Многим разведчикам это спасло жизнь.

Награды: три ордена Мужества, медаль к ордену «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени. Проживает в Нижнем Новгороде.

«Пули вокруг капали как дождик в летний день…»

Перед призывом в армию в 1981 году я окончил курсы парашютистов в Богородске, совершил три прыжка, поэтому, как и мечтал, и попал в Воздушно-десантные войска. Первые полгода я был в учебке в Литве. Написал рапорт с просьбой направить в Афганистан.
Отделение, которым я командовал, корректировало огонь артиллерии. Ходили всегда с ротами или взводами, в зависимости от задачи. Работали мы в провинции Парван, в Панджшерском ущелье. Артиллерия наша работала часто. Ходить на задание приходилось и на бронетехнике, десантировались и с вертолёта несколько раз.
Из наградных листов: «... 28 июля 1982 года при проведении боевой операции по ликвидации мятежников, находясь в боевом порядке подразделения в группе корректировщиков, проявил смелость и отвагу. При выполнении боевой задачи отделение было остановлено сильным ружейно-пулеметным огнем. Младший сержант Пушкин под непрерывным огнем выдвинулся вперед и обеспечил надежную связь командира группы корректировщиков с огневой позицией и выполнение огневой задачи. Огнем артиллерии противник был подавлен, что обеспечило успешное выполнение боевой задачи. Принимал участие в 6 боевых операциях».
Впереди шли подразделения афганской армии, потом мы их обогнали и оказались с одной нашей ротой на открытом пространстве. «Духи» начали по нам стрелять из пулемётов. Мы сидели у большого камня, и пули вокруг капали, как летний дождик. А людей в роте было мало, человек 30-35. Определили место, откуда по нам ведут огонь. Дали артиллеристам данные на залп, ударили «Ноны». Пока разрывы вставали впереди, заградительный огонь, наши передвигаются вперёд, и так километров пять сопровождали огнем нашу роту.
Критических ситуаций было много. Кому-то и больше доставалось… Были и подрывы ребят на мине, и в упор по нам стреляли.
23 августа 1983 года на нашу группу из одиннадцати человек вышла банда штыков из семидесяти. Видно было, как по ущелью шла цепочка людей в чёрном… У нас позиции лучше, подпустили метров на двести, помогали нам справа и бойцы разведбата 108-й мотострелковой дивизии. Бой был скоротечным. «Духи» забегали, попали под перекрёстный огонь. Перебили, казалось, всех. Когда пошли вчетвером цепочкой собирать трофейное оружие, из-за валуна встаёт «дух» с автоматом, и давай нас поливать… Ответил длинной очередью из автомата, разворачиваюсь, метрах в десяти от меня – расщелина, и оттуда на меня – восемь стволов. Тогда жизнь мигом пролетела перед глазами… Дострелял магазин, увернулся от автоматной очереди, мне пуля попала в курок автомата. Выручили тогда гранаты… В том бою в нашей группе было двое погибших товарищей.
Награды: орден «Красной Звезды», медаль «За отвагу». Проживает в Канавинском районе.

«Стреляли по нам в упор…»

Наконец, команда: «По машинам!» Я сел на броню второй машины, сзади, хотя обычно сидел впереди. Тронулись колонной. Первая пошла, наша, вторая. Игорь Иванов, он был на машине Шанина сзади, кричит мне: «Димка, там «духи», будь аккуратней». – «Я знаю!» Подъезжаем к окраине Комсомольского, вижу в стороне расстрелянное стадо баранов. Еще немножко проехали – стоит белый конь, как видение, у него из бока справа кровь шла. Засмотрелся на этого коня, и вдруг: ба-бах! И началось! Я крикнул: «С брони!» Все посыпались с брони…
Стреляли по нам в упор, из домов метров с десяти, из «граников». Первый же выстрел – попадание в первую БМП, где Бернацкий сидел. Этот выстрел из «граника» попал прямо в Серегу Донского, его полностью разорвало, и Ромке ноги оторвало. От Сереги немного осталось, а от Ромки – половина тела, он полз, без ног… Его забрали ребята, спрыгнувшие с брони. «Духи» перестали стрелять по этой БМП, она успела набрать скорость и пролетела дальше. А мы все приняли бой, сначала – практически стоя, только успевали откидывать пустые магазины. Если бы здесь были только срочники – полегли бы все, железно бы всех «духи» положили. Нас спасла маленькая канавка, в трех метрах от бэхи, – попрыгали в нее с брони, когда «духи» начали огонь.
«Пацаны! – кричу, – Берегите патроны, «духи» могут в атаку пойти!» Вижу – контрактник по кличке Мент лежит и стреляет не целясь, поднял над головой автомат. Я думал – он ранен. – «Куда ты долбишь?» Знаю, что у него всего-то пять магазинов было, не больше. Толкнул его ногой: «Ты ранен что ли? Тебя тащить?»
Вижу – Сергей стал отходить, по канавам, а я поджидал остальных пацанов, они подползали по канавке и по земле. А огонь — буквально шквал! Мне надо было прикрывать тех, кто отползал, а потом бежать за ними, и такой огонь! Кричу Сереге: «Прикрывай меня, я пошел!» Пополз, автомат впереди, и в эти секунды я, наверное, в земляного червяка превратился. Хорошо еще, что «эрдэшку» с себя снял, чтобы налегке ползти, а то был бы грузом «двести». Серега Шанин встал в полный рост и прикрывал меня огнем. Как меня не задело! Пули вокруг – вжик-вжик! Вполз в арык и чуть его не расцеловал. Он кричит: «Прикрывай теперь ты пацанов!». И в этот момент Игорь погиб, у Сереги на глазах.
Вижу, как наш механик-водитель, мальчишка-срочник, Алмаз, башкир, запрыгнул в БМП. Кричу: – «Куда? Она же подбита!» – «Я ее заведу!» И ведь завел! Развернул машину на глазах у духов и нас ей прикрыл. Запросто «духи» в это время могли бы БМП и нас за ней из «граника» шарахнуть. Вытащили пацанов, прикрываясь броней, выползли, на место, где огонь не доставал, все очумевшие, дурные…

Дважды представлен к ордену Мужества и трижды к медали «За отвагу».
Проживает в Канавинском районе.

«Крови я не боялась…»

Всю жизнь я мечтала быть среди военных, потому что из семьи военных. Закончила медицинское училище, работала медсестрой, но мечта попасть в армию осуществилась только в 1997 году: 29 сентября я прибыла в 245-й полк по контракту. Я была единственной женщиной в батальоне – четыре месяца войны! Сначала было трудно привыкать к армейской жизни, но мне все помогали. Очень хорошие были в полку медики, офицеры – настоящие мужчины.
Перед отъездом получили медикаменты. У меня в сумке санинструктора было все необходимое – градусник, бинты, шприцы, инструменты, лекарства. И в ходе кампании никакого дефицита медикаментов не было, нам вовремя подвозили все необходимое. Все мы ходили с оружием. У меня сначала было ощущение, что мы как будто не на войне, а на полевом выходе. У нашего медвзвода позывной был – «Киоск», и мы его оправдывали, потому что у нас было всё. Разворачивали медпункт всегда очень быстро, понимая друга с полуслова и полувзгляда.
Жутковато было, когда тишина, тревожно, а когда ночью работала артиллерия – спали крепко. Первое время, когда приехала домой, я не могла спать в тишине, просила дочь включить какую-нибудь музыку.
Первый, кому оказала медицинскую помощь – это был солдат-срочник. Не помню его имени. Ребята попали в засаду, в бою ему БМП переехала ноги, но, славу богу, это было в болоте. Закрытый перелом обеих ног. Наложила шины, укол сделала. Согрели его, он был весь сырой. Держался парень хорошо. И потом солдаты, раненые, никогда не паниковали, не было, чтобы кричали: «Я сейчас умру!»
У Терского хребта комбат нам, медикам, приказал: «Стойте, ждите своего часа!» Развернули свой «киоск», и вот по рации вызов: «Есть раненый!». Осколочное минометное в голову… Привезли этого солдата – осколок торчал в голове. Парень был в сознании, реагировал. Мы этот осколок не трогали: не дай бог возникнет кровотечение, которое мы не сможем остановить. Смерила ему давление, сделали укол промедола, забинтовали голову. Страха перед видом крови не было – крови я не боялась… Спустили раненого с горы на равнину. Запустили дым – за раненым вертолет должен был прилететь. Пока мы им занимались, к нам привезли еще одного раненого, в ногу. Ничего страшного – жгут наложили.
Вечером, когда отправили раненых, наш взводный Андрей Макин меня спрашивает: «Оль, ты хоть слышала, что пули свистели вокруг?» – «Нет! Даже не замечала». А я была даже без каски…

Награды: медали Суворова и «За отвагу».
Проживает в Сормовском районе.

«Слышно и видно было, как вокруг лазили «духи»…»

По своим непосредственным обязанностям я отвечал в роте за состояние техники. Работали мы тесно и с 16-й бригадой спецназа, возил ее бойцов на задания на нашей технике. Один раз подорвался на мине, когда ехал на БТР. Случалось ездить и без одного колеса. Бывало, ездил и вообще без колёс. Каждый раз, когда парни из нашего разведбата уходили на задания, душа болела: вернутся ли, и сколько их вернётся… После первой кампании я служил в отдельной роте спецназа ГРУ, заместителем командира группы, подготовлен был хорошо, поэтому считал, что могу и должен тоже ходить в разведку, а не только техникой заниматься.
Днём 30 декабря 1999-го несколько групп разведчиков из нашего батальона и бригады спецназа действовали в районе Волчьих ворот – входа в Аргунское ущелье. Мы знали, что это стратегически важное место. Предстояло определить расположение и численность и противника. А действовали здесь отряды известного террориста Хаттаба.
Я пошёл с группой лейтенанта Кляндина, было нас в группе 12 человек. Шли в касках, бронежилетах, с боекомплектом. Я предлагал взять с собой и АГС (автоматический гранатомёт станковый – авт.), он тяжёлый, одному не унести, но если бы он тогда у нас был, то можно было накрыть огнём отряд Хаттаба. Но командир не разрешил брать этот АГС – надо было идти налегке. От расположения батальона до Волчьих ворот прошли километров десять. Обошли стороной село Дуба-юрт и стали подниматься в горы, заросшие густым лесом. Шли цепочкой по одному. Идти было тяжело и один боец у нас «посыпался», хотя ростом был больше меня. Радиостанцию уронил, пришлось за ней спускаться, самого его пришлось нести в гору. Спецназ шёл впереди, на гору, мы за ним. Спецназовцев обстреляли «духи», а потом и мы попали под обстрел наших же артиллеристов – 152-миллиметровых снарядов, своих, «дружественный огонь». Обошлось, никого не задело. Но чувство было неприятное. Потом снайпер по нам пострелял, но обошлось.Ночевали в горах. Сидели тихо. Слышно и видно было как вокруг лазили «духи» – у них были фонарики с синим светом. Утром видели большую группу боевиков – вот бы и пригодился АГС, если бы мы его взяли с собой. Но и раскрывать нам себя было нельзя и опасно. Весь день 31-го декабря сидели в горах. Слышали бой в Дуба-юрте. Связь была отвратительной и уточнить задачу мы не могли. Группа спецназа недалеко от нас попала под миномётный обстрел боевиков, трое были ранены – ноги им посекло осколками. Пришлось нам их нести. Когда спустились с горы, всего нас вместе со спецназовцами было человек сорок. Напряжение во время этого перехода было таким, что у меня обе ноги свело. Устали… С собой же, когда пошли на задание, взяли только патроны, воду и галеты. До расположения батальона дошли пешком, перед самым Новым годом. Казалось бы, надо как-то отмечать, но услышали от замкомбата: «Новый год отменяется…». В тот день в батальоне было много убитых и раненых: попали в засаду в Дуба-Юрте.

Награды: две медали «За отвагу».
Проживает в Советском районе.

«Где пехота не пройдёт, посылали нас, разведчиков…»

Сначала три месяца подготовки в учебном центре в Термезе. И, наконец, Афганистан. Во взводе нас было 25 человек. Как ночь – едем на бронетранспортёрах на засаду. Ездили по пустыне, «духов» разыскивали, в горах и ущельях. Нередко бывало, что там, где пехота не может пройти – посылали нас, разведчиков.
Во время операции по зачистке ущелья в районе границы с Пакистаном по представлению командира взвода Сергея Шаталова награждён первым орденом Красной Звезды. Сначала пошла наша пехота, рота. С утра наши пытались подняться на хребет, но «духи» не пускали, обстреливали, вели огонь из пулеметов и безоткатных орудий. Пехоту с этого направления отозвали и направили туда нас, разведчиков.
Пошли на штурм этой горы, через ущелье. Скрытно подошли к душманам почти вплотную. Ночевали от них метрах в пятидесяти. Видели, как они ходят… Мы даже поспали нормально. Дежурные от нас, конечно были. Часа в три солнце стало всходить, и «духи» начали перемещаться. Видим – уходят. Мы пошли за ними. Со следующего хребта они стали нас обстреливать. Дозор «духи» пропустили, и нам, остальной группе, пришлось залечь. Полчаса лежали под огнём. Я первый поднялся, побежал вперёд, за мной и все остальные. Двоих «духов» тогда поймали. На месте боя нашли схрон «духов»: безоткатное орудие, винтовки английские, пулеметы. Обошлось у нас тогда без потерь. Я только мозоли натёр, до крови.
Стали спускаться в следующее ущелье, ночью поднялись. Пехота наша «духов» гнала по хребту, мы хотели выйти им наперерез. Не успели, не догнали. Ночью вошли в какой-то кишлак. Видели, как «духи» шли, как тени…
21 июня 1987 года в ходе армейской операции по зачистке укрепленного пункта душманов в «зелёнке» нашему взводу, которым я в то время командовал, была поставлена задача занять ночью господствующую высоту. От взвода нас к тому времени оставалось пятнадцать человек. Надо было обойти гору и зайти в тыл «духам», чтобы помочь нашей пехоте. Пошли мы в двенадцать ночи. Подступы к горе, где засели «духи» оказались заминированы. Я шёл первым и подорвался на противопехотной мине. Ранение было тяжёлое, крови потерял много. Пришлось прыгать на одной ноге, а надо было ещё со скалы спуститься. Часа три спускались в темноте… Бойцы из нашего взвода меня спускали с этой скалы и фактически спасли.
Ночью по афганским дорогам не ездили, опасно, но парни из нашего взвода все же на бронетранспортёре отвезли меня в госпиталь. Сначала в Кандагар, потом в Кабул, и наконец в Ташкенте.

Награды: два ордена Красной звезды.
Проживает в Канавинском районе.

«Отработали орудием за всю батарею…»

Наш полк был частью постоянной готовности, личный состав – только 19-летние срочники, офицеры – кадровые. Подготовлены мы были неплохо. Когда в Чечне осенью 1999-го началась операция, нас эшелонами из Волгограда отправили сначала в Дагестан, в Ботлихский район. В начале октября мы вошли в Чечню. Обеспечивали огневую поддержку пехоте. Форсировали Терек, подошли с боями к Грозному.
Многие представляют себе войну как что-то ужасное. Но война это такая же работа, да, тяжёлая, хотя и связанная с риском. Когда всё организовано чётко и грамотно, то необходимости в риске и подвигах нет. Героизм на войне часто следствие чьей-то недоработки.
К декабрю 1999-го по разным причинам в нашей батарее САУ «Акаций» из пяти орудий боеготовым осталось только одно, которым я командовал. Перед наступлением должна была начаться артподготовка и мы должны были отработать за всю батарею. По каждой цели мы должны были выпустить минимум по 5 снарядов. Артподготовка шла чуть больше часа, одним нашим орудием. Мы потратили за это время 10 боекомплектов, а в каждом – 45 снарядов по 50 кг весом. Штатная скорострельность «Акации» – 3-4 выстрела в минуту, а нам пришлось вести огонь со скоростью 7-8 выстрелов в минуту. Напряжение было колоссальное. У нас не работала система заряжания, и орудие пришлось заряжать вручную. Я сел на место наводчика, чтобы вести корректировку. Несмотря на то, что все люки были открыты, концентрация пороховых газов была запредельной. Дышать было нечем, глаза слезились, воспалились. Грохот был такой, как будто мы сидели в металлической кастрюле и по ней били кувалдой. И надо было заряжать, наводить, и так больше часа. Свою задачу мы выполнили, обеспечили успешное наступление наших войск на заданном направлении. Мы чувствовали в тот момент себя героями.
Когда всё закончилось, от ствола нашего орудия можно было не только прикуривать, но и жарить на нём мясо – настолько он был раскалён от такого интенсивного огня.
После штурма Грозного, когда я был на наблюдательном пункте с корректировщиком, мы попали под обстрел гранатомётов. Получил тяжёлое ранение. Госпиталь во Владикавказе, потом в Москве, операции…

Награды: орден Мужества.
Проживает в Московском районе.

«Жить захочешь – вспомнишь всё…»

Декабрь 1999 года, Гикаловские высоты южнее города Грозного в Чечне. В ходе боя одна наша группа, № 1, стала отходить, эвакуируя раненых. Я в момент начала атаки бандитов оказался у пулемётчика Миши Зосименко. Ему пуля попала в голову, он уже был без сознания. Ребята понесли его назад. Проверяю его пулемёт – заклинило! Не стреляет, а проверяю на ощупь – в темноте! Определяю неисправности: одна пуля противника отстрелила сошки, вторая – перебила антабку ремня, третья попала в ствольную коробку и повредила механизм, повреждён и гильзовыбрасыватель. А у меня всего две гранаты оставалось, далеко их не бросишь – мы внизу горы, да и был риск попасть под осколки своих же гранат.
Надо делать выбор: либо через минуту рукопашный бой, либо – попробовать за эту же минуту починить пулемёт. А пулемёт в училище мы «проходили» в конце первого курса, восемь лет прошло. С тех пор я его и в руках не держал. Навык обращения с ним и уж тем более ремонта, казалось, был утрачен полностью. Но жить захочешь – вспомнишь всё. Все слова преподавателя вспомнил в эти секунды, когда бандиты приближались, стреляя из автоматов и с криками «Аллах акбар!». Ремонтировать надо было без инструментов, голыми руками. Вспомнил, что пулемёт может не стрелять, потому что зажата крышка гильзовыбрасывателя. Ощупал рукой – точно! Вражья пуля скрутила крышечку в трубочку. И всё на ощупь, в темноте, время – около часу ночи, на небе ни луны, ни звезд, да ещё и туман. Если зажать гильзовыбрасыватель, то остановится стрельба. Выкручиваю руками калёную сталь, ставлю на место. В общем, стрелять начал, когда «духи» были в пяти метрах от меня. Спасло ещё, что лента была полная – 250 патронов, и вставил её быстро. Полученные в училище знания впитались так, что проявились в критической ситуации. Если бы не пулемёт, и сам бы не выжил, и ребят бы не вытащил. Сначала Мишу Зосименко, потом ещё двоих раненых вынесли. Когда попали в засаду, мысль была одна: как сделать так, чтобы меньше бойцов погибло. Только об этом думал.
Из наградного листа:
…Старший лейтенант Александр Соловьёв, командир взвода РДР. В ночь с 10 на 11 декабря, командуя 2-й РГ, смелыми, решительными действиями и личным примером вызвал огонь противника на себя, обойдя его с левого фланга. Чётким и умелым руководством РГ обеспечил подавление огневых точек противника, уничтожение двух пулемётных точек, в том числе дзота. Предотвратил обход противника в тыл разведгруппы, уничтожил из пулемёта группу нападения боевиков, пытавшихся обойти район обороны группы с левого фланга. В результате действий старшего лейтенанта Соловьёва РГ № 2 вышла из засады с минимальными потерями. Ведя бой, старший лейтенант Соловьёв, рискуя собственной жизнью, вытащил из-под огня тяжело раненого М. Зосименко. В бою 11 декабря лично уничтожил гранатой снайпера противника, чем обеспечил безопасность своей группы. Представлен к ордену Мужества.

Награды: три ордена Мужества.
Проживает в Нижегородском районе.

«Задача: обеспечить безопасность нашей границы…»

Душманы из-за границы, «из-за речки», как тогда говорили, обстреливали приграничный город Пяндж. Были разрушения и потери среди мирного населения. Случались и попытки проникновения на нашу территорию бандгрупп. Необходимо было обеспечить безопасность нашего приграничья, так как ранее душманы обстреливали нашу приграничную территорию в Таджикистане и некоторых других местах нашего приграничья.
Наш разведотдел оперативным путём установил, что бандгруппа получила 12-ствольную реактивную артиллерийскую установку с целью обстрела нашей приграничной территории. Мы организовали войсковую операцию по её поиску и захвату. В операции приняли участие только пограничники, десантно-штурмовые мотоманевренные группы. Это были отлично подготовленные и опытные бойцы, лучше, чем десантники. Была детально разработана операция, под названием «Мельница», проводилась она в зоне ответственности Тахта-базарского погранотряда (Туркмения), где я был в должности заместителя начальника политотдела. Началась она в мае 1987 года. В районе кишлака Бала-Бокан было десантировано с вертолётов несколько групп пограничников. Затем наши поисковые группы начали прочёсывать местность. Я тогда ходил с этими группами. Помню, что на операцию пошли тогда двое сержантов, которые уже должны уйти в запас по демобилизации. Они хотели помочь своим молодым, менее опытным товарищам. Вскоре после десантирования группа, в которой были эти парни, попала в засаду и оба они в перестрелке героически погибли. Причём больше погибших с нашей стороны не было во всей операции. А потери душманов в той операции составили до двухсот человек. Поисковые группы предельно тщательно проверяли все дома в кишлаке в поисках бандитов. Операция шла около недели. И эту установку, кстати, китайского производства, нашли в устье речки. Вызвали транспортный вертолёт, он зацепил эту установку и перевёз на нашу территорию. Сейчас она в Центральном музее Пограничных войск, как экспонат. Так операция прошла успешно, с минимальными потерями, и самое главное, что была предотвращена опасность обстрела нашей территории из мощной ракетной артиллерийской установки и тем самым спасены жизни мирных людей. Проводили пограничники и совместные с армейскими частями операции. Наиболее крупной из них была операция на стыке трёх границ – СССР, Афганистана и Ирана. Тогда была разгромлена крупная группировка противника.
Во время службы в Афганистане мы помогали мирным жителям, оказывали им материальную помощь: раздавали одежду, обувь, продукты. Помню, как однажды ко мне подошёл бедный дехканин, поблагодарил, и сказал, что запомнит этот день: у него родился сын и шурави (советские солдаты) раздавали помощь.

Награды: ордена Красной Звезды и «За службу Родине в Вооруженных Силах» 3-й степени, медали «За боевые заслуги» и «За отличие в охране государственной границы СССР».
Проживает в Сормовском районе.

«Лучше сразу землицы покидать побольше…»

Добровольцем поехал осознанно, понимал, с кем и за что придётся воевать. Сначала прошел подготовку в университете спецназа в Гудермесе. В полк прибыл с пополнением в двести человек. В нашем батальоне был настоящий интернационал: не только чеченцы, но и уроженцы других республик Северного Кавказа, со всей России, калмыки, тувинцы. Дисциплина в батальоне была очень строгой.
Прибыли на позиции на Запорожском направлении, в поле. Из канав сами обустроили окопы, стрелковые ячейки, блиндажи. Лучше сразу землицы покидать побольше, чем потом бросят несколько лопат на крышку гроба. Часто утром просыпался от взрывной волны.
Один из тяжёлых боёв… Сначала обстрел наших позиций. Долбили нас долго. На наш батальон после артналёта пошли танки, видно их было – пять единиц. Разбирали они наши позиции жёстко… То и дело – свист снаряда и разрыв. Потом показалась и пехота, метров с пятисот. Сколько человек на нас шло — не знаю, но много. Отбились, помогала хорошо и наша артиллерия. Кроме стрелкового оружия у нас в роте были и «Шмели», «Мухи», ручные гранатомёты. Оружия и боеприпасов хватало. С собой я взял много медикаментов, поэтому в роте был и внештатным медбратом – приходилось оказывать и помощь раненым товарищам. Моему другу ноги посекло осколками – перевязывал его…
В то время была очень дождливая погода, в окопах – постоянная сырость. Спать ложились – мокрыми, и просыпались – мокрыми. Грязь – неописуемая…Резиновые сапоги не снимал три месяца. За эти три месяца мылись всего три раза. Случались дни, когда вода была – только попить, а не то что умыться. Питание – обычно сухие пайки. У нас был отличный замкомбата, чеченец, всегда заботился, спрашивал, не голодные ли мы. К каждому подойдёт, руку пожмёт. Настоящий «Батя». Когда какое-то время было плохо с питанием, он добился, что потом нам вместо гречки принесли одно мясо.
Когда пропадала связь, это значило, что опять на нас будут наступать. Бывали дни, когда обстреливали нас постоянно. В небе по ночам – с десяток беспилотников одновременно, и не поймёшь – наши или вражеские.
Иногда удавалось позвонить домой, успокоить маму. У меня отец в Чечне погиб в возрасте 38 лет, и мне было 38, вот она и беспокоилась…

Проживает в Канавинском районе.

«Нас могли запросто перестрелять…»

Утром на совещании по сборам комбат сказал: «Берём, всё, что есть, уезжаем и казармы заколачиваем. Оставляем только несколько человек для охраны. Пока три дня стояли на полигоне, ещё до отправки, проверяли аппаратуру, учились. Проверка оборудования показала, что аппаратура частично не работает: давала большие ошибки при пеленговании. Приехали в Моздок, развернулись, опять стали проверять. Я с аппаратурой возился. Вытащу блок, покопаюсь, заменю, вставлю. Из четырёх неисправных радиопеленгаторных машин собрал две нормальные.
Экипаж машины состоит из водителя и двух операторов – это были обыкновенные ребята, выпускники ПТУ. Посадил операторов тренироваться. Практика у них была очень маленькая, да и знания в процессе службы стали постепенно теряться. Пока стояли в Моздоке, операторов работать научили. На первой же стоянке – довели боевому расчёту частоты, диапазоны, и потихонечку начали работать. Дальше служба пошла – как по накатанному.
Первый пеленг – направление на радиоизлучение – был в первый же день, как перешли границу Чечни. Результаты – нулевые: никто не знал чеченского языка. Пеленг снимали, частоту, но языка не знали. Характер переговоров и позывные кое-где были, а кое-где не были. Потом пеленг снимали постоянно. Первые дни шёл поиск по частотам, нарабатывали частоты. Информацию давали сразу в штаб группировки. Работали мы двумя радиопеленгаторными машинами. Выключали их только под утро, часа в четыре, когда была тишина в эфире. И включали в работу часов в восемь-девять. Слышали боевиков: «Кушать, кушать, братья, на точку!». Часто слушали, как боевики ругаются. Однажды – смотрю: пеленг бьёт в наш тыл, где стояли медбат и ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения – авт.). Оказалось, что пеленг бил в памятник погибшим в Великую Отечественную войну. Потом оказалось, что за памятником сидел «дух», считал нашу технику и передавал сведения по рации командирам бандформирований.
Алхан-Кала, только что прошёл бой, с танками, много было погибших, танки сгоревшие стояли. Едем по карте. Нам с блокпоста пехота машет: «Стой!», мы проезжаем мимо. Вдруг вижу – метрах в 300-400 – боевики! Успели развернуть колонну на месте. Нас могли запросто перестрелять, если бы вовремя их не заметили. Однажды батальон двигался колонной, в это время один из наших постов радиоразведки обнаружил активную работу радиостанции противника на маршруте движения колонны. Быстро передали информацию нашему комбату, а то бы колонна попала в засаду. Практически спасли батальон.
Из наградных листов: …5 и 9 октября, по результатам работы взвода радиоэлектронной разведки старшего лейтенанта Сергея Тинякова, были установлены скопления боевиков. Боевики были уничтожены.

Награды: медаль Суворова.
Проживает в Сормовском районе.

«А патронов было очень мало…»

31 декабря 1999 года… В этот день наш батальон стоял недалеко от входа в Аргунское ущелье. Сначала мы представления не имели, что в Дуба-юрте идёт бой. По рации сообщили, что одна наша рота попала в селе в засаду. Надо было выручать товарищей. Задачу получили от замкомбата майора Пакова. Он подошёл ко мне и сказал: «На рожон не лезь, у тебя двое детей». В моей группе было 19 человек – связисты, ремонтники, повара. С нами был и подполковник Куклев, начальник разведки дивизии.
Моя группа села на одну БМП. Патронов у нас было очень мало: всего по магазину, все боеприпасы отдали в группы, которые ушли на задание в горы. Только у меня было пять магазинов и один выстрел к подствольному гранатомёту. В нашей группе был и артнаводчик с радиостанцией. Шли группой из трех БМП, моя – в центре. С дороги нас заметили боевики, начали по нам стрелять. Вошли в село, спрыгнули с брони, и, прикрываясь ей, дошли до стены у мечети. Там подполковник Куклев приказал нам: «Ты за этим БТР идёшь, а ты за этим…».
Огонь был такой, что снайпера чечётку выбивали. Огонь был кинжальный. Стреляли справа и слева. Мы гасили дальние огневые точки, а реально они сидели, как скоро оказалось, в 25 метрах! Увидел первого нашего, раненого, «чехи» по нему лупят. Прикрыли раненого бронёй, взяли его на борт БМП. Собрали в машину человек восемь раненых. Когда вытаскивали первых раненых, в моей группе ранило водителя и пулемётчика – снайпер попал в ноги… Помню, как наши выскакивали вперёд со «Шмелями». Перекатились, БМП прикрыл раненого пацана, закинули его в другую БМП. Он потом, после войны, ко мне подошёл с матерью: «Спасибо, что вытащил» – «Я тебя не помню, честно». Я его лицо и видеть не мог – запихал в десантный отсек, и всё. Один парнишка был из ремвзвода – не скинул бронежилет – ему пуля вошла в бок. Мою БМП подбило так: гранатой под дно об асфальт, в силовые тяги. И БМП самоходом покатилась назад. От разрыва под бронёй мне сильно ушибло колено, и попал осколок в голень.Всех раненых, кто мог передвигаться, перетащили в другую БМП, человек 6-. Помню, как бежит Кузя вдоль стены — и видно, как пули бьют по стене. – «Господи! Перепрыгни!». Только он убрал ногу со стены, свалился вниз — пуля в это место!
Всего сделал два рейса с ранеными. Первую партию вывез на КП танкового полка, там уже медики стояли и грузовики, нас ждали. Возвращаемся в Дуба-Юрт, на БМП я один с механиком– водителем, наводчика у меня не было. Залетаю к стене у мечети, разворачиваюсь, и начинаем грузить следующих раненых. Полная БМП была раненых! Один был тяжело раненый. Я его запихал в десантный отсек: «Извини, брат, потерпи, если жить хочешь». Сел в башню за наводчика, разворачиваюсь, проверяю оружие – пушка и пулемёт заклинены! Слышал, как «духи» кричали: «Русским хана!».

Награды: орден Мужества.
Проживает в Сормовском районе.

«Пули выбивают щебёнку из-под ног…»

Середина декабря 1995-го года, Чечня… Только мы разошлись по своим домикам-вагончикам, как началась стрельба, а затем и взрывы, от которых содрогнулись стены медчасти. По рации слышу крики о раненых. Бегу в свой вагончик, хватаю автомат и медицинскую сумку. Пробегаю по улице – свистят пули, взрываются выпущенные противником выстрелы ручных гранатометов. Вбегаю в караульное помещение – там двое наших бойцов. Один держится руками за уши и негромко стонет, второй – без сознания. Медчасть была рядом, с тремя бойцами подхватываем контуженных, кладём на плащ-палатки и тащим волоком в медчасть. Автомат и сумка мешают, закидываю их за спину. Темно, только вспышки разрывов и полосы трассирующих пуль. Вижу, что идущие с раненым впереди спотыкаются и падают. Боюсь, что раненого добьют! Но дотащили обоих раненых до медпункта, передали врачам и – бегом обратно. Слышу крик: «Раненые на блоке!» Короткими перебежками бегу туда. Среди раненых – мой товарищ, Клещ. Навстречу мне волокут кого-то на плащ-палатке, слышу: «Док! Давай скорей туда, там парнишке-«срочнику», кажется, руку оторвало! А Клещ – он контужен, донесём!»
Где бегом, где с кувырочками, или, как мы говорили, «с кубаряшками», добираюсь до блокпоста. Пули чиркают по бетонным перекрытиям. Перекатываясь и заглушая страх, даю пару коротких очередей в сторону противника. Вот и раненый боец. Он почти без сознания, бледный, на лице крупные капли пота. Определяю: его левое плечо прострелено с повреждением кости. Вокруг нас – фонтанчики от пуль и визгливый звук рикошетивших пуль. На несколько мгновений оставил бойца, схватил автомат и с колена стал стрелять в темные провалы пустых окон на автоматные вспышки «духов». Огонь противника стих. Продолжаю оказывать помощь раненому, хотя ничего не видно, понял только, что его плечо – сплошная рана. И «духи» усилили огонь, неподалёку – взрыв, по ушам прокатилась сильная волна воздуха. Оглох… Чувствую новые взрывы, в ушах – как будто пробки из ваты. В голове гудит, мутит, похоже – контузия. Почти не слышу звуков боя. А надо еще раненого тащить… Перебежками вместе с другими бойцами, но недооценил контузию, подвернулась нога, падаю, больно ударился головой о какой-то камень. В глазах – красные круги. Несмотря на боль, вскакиваю и бегу вперед. Толком не вижу – кто, что впереди. Голова разламывается от боли. Как сквозь вату слышу голос командира роты: «Док! Вместе с Сашей на блок, там раненые!». Высовываемся из-за бетонных плит, очередь рядом выбивает бетонную крошку. Добежали до блокпоста. Ноги свело судорогой, растёр их, ожил, снова жить захотелось и даже начал стрелять. Выпускаю, не глядя, ещё один магазин, длинной очередью. Боец, Санёк, дёргает меня за рукав и вопит в ухо: «Док! Ты здесь не за этим!». Ползу к раненому бойцу. Быстро вкалываю ему обезболивающее, бинтую. Бежим к своим, вновь пули выбивают щебёнку из-под ног. Вижу, как Санёк, в белых кроссовках, прыгает между фонтанчиками пуль и стреляет… Раненого притащили в медчасть…

Награды: два ордена Мужества, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством».
Проживает в Сормовском районе.

«По секундам рассчитали стрельбу…»

Главная моя обязанность была: контролировать выполнение решений командира полка, при необходимости оказывать помощь командирам батальонов. Это значит – быть на передке наступающих батальонов, видеть динамику боя. Со мной были несколько разведчиков из разведроты, слышал, как говорили: «Где Фролов – там будет интересно…»
В январе 2000-го особенно тяжёлые бои в Грозном шли в районе площади Минутка. В первый день наступления подразделения нашего полка через боевые порядки 506-го мотострелкового полка пешим порядком быстро вошли в частный сектор Грозного на полтора километра.С комбатом-два решаем: в три часа ночи группами по 3-5 человек – вперед, пока «духи» будут подниматься и молиться. Батальон Булавинцева быстро занял кинотеатр, торговый центр и два здания через дорогу. Я находился на НП в 150 метрах от кинотеатра, на границе соседа слева. Рассвело, «духи» увидели, что мы у них под носом, а от соседей справа и слева у нас поддержки нет. Двигаться нам вперёд, под огневым воздействием с трёх сторон, в полосе 30-50 метров – самоубийство. Да ещё 12-этажка слева, у кинотеатра, в полосе соседа, набитая боевиками. Второй батальон упорно отражал атаки противника с трёх сторон. Двое суток бои шли – ни туда, ни сюда. Тяжелый был период… Солдаты практически не реагировали на выстрелы вокруг, чувство опасности притупилось или ушло. Помню, как подъехала «бэха», пули стучат по броне, бойцы снимают ящики с боеприпасами под свист пуль и разрывом РПГ. Одна пуля попала в край ящика у головы бойца, а он говорит: «Не попал, не умеют стрелять!». Выполнять боевые задачи удавалось благодаря умелому руководству командиров и мужеству солдат. На 4-й день залпом самоходок раскололи 9-этажку, откуда «духи» вели особенно сильный огонь. Оттуда крики по рации: «Ой-ой, ой! Мы так не договаривались!». Шестой день боёв… Всё было на нервах в эти дни… Две роты 1-го батальона, усиленные танковым взводом, выдвинулись в жилой район, где в 5-этажном здании находился опорный пункт противника. С первых минут боя наши роты столкнулись с сильным огнём противника. Для подавления огневых точек противника предложил комбату использовать танки. Определил танкистам направление расположения огневых точек, по секундам рассчитал стрельбу. Две секунды танк проехал – стреляет, и тут же трогается с места назад, выстрел от «духов» из гранатомета – мимо. Танк уходит в укрытие, затем следующий танк, снова движение три секунды, делает выстрел, и опять в укрытие. Выстрел в танк – мимо! Так мы и заглушили эту 5-этажку и взяли опорный пункт. Очень мешал огонь из 12-этажки. Наш танк выезжает из-за укрытия торгового центра, делает выстрел, и пока в ответ ему летит выстрел из гранатомета – уезжает задним ходом. Попросил у командира полка выделить нам САУ. Четыре выстрела по лестничным переходам 12-этажки и – вопли в эфире, белые тряпки в окнах. Противник дрогнул, а с наступлением темноты бежал из района площади «Минутка». Потери в тех боях у нас были минимальные, но какого морального, физического и нервного напряжения всем это стоило…

Награды: орден «За военные заслуги», медали Жукова и «За боевые заслуги».
Проживает в Нижнем Новгороде.

«Чувства страха ещё не было...»

В конце мая 1999-го со сборного пункта в Дзержинске нас, молодых, привезли в полк. Реально боевая учеба началась не сразу, а когда попали на полигон. РПК (ручной пулемет Калашникова – авт.) знал нормально, мне любая техника давалась легко. Ночью, в дождь, всех нас подняли по тревоге, построили, выдали смертники и на машинах поехали на станцию, грузиться. Сердце щемило, нехорошо было на душе, тревожно. Понимали, что не на «картошку» едем. Потом как-то себя переборол. Не было у меня такой мысли, чтобы откосить. Так мы и приехали в Чечню…
Когда к Рубежному подходили, заметил: что-то земля под ногами мелко вздымается. Да это же пули ложатся, по нам стреляют! Все – туда-сюда, кого-то ранило, суматоха пошла. За что-то прятаться стал. Сами стреляли: куда? Чего? Где? Впереди куча домов – откуда по нам стреляют? Водонапорная башня стоит – в неё разве попадешь… Стреляли по нам из автоматов калибра 5,45 мм. Одному парню нос пулей пробило, навылет.– «Я не пойму, – говорит, – что у меня с носом?» – «Дырка у тебя в носу!». У другого, звали его Сенька Малой, китель прошило, пуля вошла и вышла, он маленький, ему кителя по размеру не было, на пару размеров больше достался, как балахон. Когда стали отступать, начали раненых оттаскивать, то Димку с моего отделения в ногу ранило, он упал, я ему, сначала не понял, кричу: «Хватит валяться!» – «Не могу идти, ранило!». Чувства страха у меня еще не было. Стрелял я тогда много, у меня было два подсумка, восемь магазинов по сорок пять патронов. Я, когда отходил в зеленку, то еще и заряжал пустые магазины, сам набивал их патронами из цинков. Патронов у нас было много, проблемы с ними не было, бери – сколько хочешь.
Десятого октября был мой последний бой… Поехали утром, задача: нашу технику разбитую забрать. Пока ехали, смотрели, как работает артиллерия. Не помню, сколько километров ехали. Наконец, приехали на место боя. Стоят разбитые «бэхи», башни сорваны. Грузили убитых разведчиков – страшно было на них смотреть. Думаешь про себя: секунда какая-то и ты можешь оказаться на их месте. Сидим на броне, нас всего на БМП было шесть человек, трое на броне и с нами офицер, незнакомый майор подсел из штаба полка. Вдруг вижу, как что-то летит в нашу сторону, но чуть правее. Это был выстрел из РПГ. И не столько взрыв, сколько удар, а внутри – сильная вспышка. Хотя пробоина в броне большая была. Из башни вытащили Пашу-стрелка, у него волосы обгорели, и лицо обожгло, ничего не видит, наводчику Гордееву осколок попал в ногу. Взяли раненых и – ползком-ползком от машины, я Паше только говорю: «Сейчас влево, сейчас вправо»: у него от вспышки зрение отказало. Машину свою бросили, и ползком, травой уходили, а нас было видно – обстреливали.Долго-долго возвращались в лагерь уже на другой броне... Спал я в ту ночь у костра, на бронежилете. Это была первая ночь в Чечне, когда я выспался...

Проживает в Нижегородском районе.

«Ракета вышла из трубы – и взрыв в ночном небе…»

В начале июля 2022 года я попал в мотострелковую роту 26-го танкового полка, стрелком. Позиции занимали вдоль железной дороги, за насыпью, в районе Малой Камышевахи под Изюмом. Противник был примерно в полутора километрах, за полем. В нашем взводе было 23 человека. Офицера во взводе не было, выбрали командира, ефрейтора, он не справился, выбрали другого. Обстреливали нас постоянно, особенно польскими минами, опасность в том, что их не слышно. Укрывались в блиндажах и в окопах. Наши танки вели ответный огонь. Но дороги там такие, что однажды в дождливую погоду в чернозёме застряла наша БМП, поехал вытаскивать её танк – тоже застрял, послали второй – и этот застрял… Трактор послали – застрял! Так что «Леопарды» немецкие там точно не пройдут.
В августе я пошёл сопровождать двоих раненых бойцов в медсанбат в Камышеваху, располагался он в церкви. И вдруг ударили «Грады» противника. Только я забежал в церковь – осколок снаряда пробил дверь и на излёте попал мне в шею. Ко мне подбежали врачи, оказали первую помощь. Осколок оказался в полутора миллиметрах от сонной артерии. Меня отправили в госпиталь, а в части об этом не знали и домой ушло извещение, что я пропал без вести. Полтора месяца в госпитале. Только вылечили – объявили мобилизацию, и я с 23 января 2023-го, после учебного центра, снова оказался на линии боевого соприкосновения, на этот раз в качестве стрелка-зенитчика переносного зенитного комплекса «Верба».
Наша задача была: прикрывать позиции от налётов беспилотников противника. Называли мы их – «Баба Яга». Это аппарат величиной со стол, может нести боевой груз до двухсот килограммов. Кошмарили они нас постоянно. Ночью эту «Бабу Ягу» глазами не видно, только слышно, тарахтит как мопед. Потом мы получили прибор ночного видения, «Маугли». Смотрю в него: летит белая светящаяся точка, прибор засёк её на тепло. И на автомате, как учили: завёл систему «Вербы», нажал пуск. До этого я даже не видел, как она стреляет. Ракета вышла из трубы, просела, в эти мгновения было не по себе – вдруг здесь и взорвётся, но – пошла и пошла, виден был хвост и – яркий взрыв в ночном небе. Вторую «Бабу Ягу» снял точно при таких же обстоятельствах. Второй раз меня ранило 29 июня 2023 года. Тогда противник вычислил наши позиции и накрыл артиллерией. Было прямое попадание в блиндаж. Мой товарищ получил тяжелое ранение черепа. Когда нас эвакуировали на вертолёте, рядом с ним сидел врач, начал делать раненому уколы. Я никогда еще не видел, чтобы у человека, этого врача, капли пота на лбу были величиной с горошину. Это был настоящий подвиг – как он в вертолёте спасал раненого, такие у него были чёткие действия. Раненого довезли до госпиталя, он жив. А мне тогда мелкие осколки попали в руку и в затылочную часть головы. В госпитале мне удалили осколки… Дали отпуск по ранению, и скоро опять ехать на фронт…

Награды: медали «За отвагу», «За воинскую доблесть» 1-й и 2-й степени.
Проживает в Канавинском районе.

«Я знала, что он умрёт…»

Весна 2000 года, Чечня… В одном из боёв на помощь нашим пошли шесть БМП с десантом. По рации сообщили в батальон, что на высоте – трое «трехсотых», то есть раненых. Они были ранены вечером, но идти к ним на помощь на ночь глядя – почти на смерть. Утром комбат говорит мне: «Собирайся, поехали».
Стоял туман, дорога была ужасная. Ехали вдоль поля. Слышу – какие-то пехотинцы кричат: «А что это вы тут ползаете? Мы же здесь всё заминировали». Развернулись, пошли по ручью. Заметила с брони разорванные спортивные штаны на обочине, фантики от «Сникерсов». Командир заметил прыгающий сугроб, это был, наверное, разведчик боевиков, и закричал: «С машин!». Все врассыпную, сразу залегли.
Первая БМП залезла на высоту, а другие никак, скользят, сползают. Пришлось идти пешком. У меня разгрузка весила 25 килограммов, плюс автомат со спаркой магазинов и сумка с медикаментами. Тяжело, сколько могла – шла сама, потом шла и держалась за ремень бойца. На высотке было трое раненых. Тяжело раненого пацана звали Саша. Лежал он на плащ – палатке в снегу. Открыла рану – входящее пулевое в живот. Он был в сознании, но заторможенный. Надо везти, но с горы спускаться на БМП, это два-три часа. Он был нетранспортабельный. С нами был авианаводчик, мы ему: «Давай вертушку сюда!». Но погода нелётная, пасмурно, и вертолёту не сесть, мы были в лесу. Поднять тяжело раненого на тросах в зависший над землей вертолёт – это только в боевиках показывают, фантастика.
Сделала раненому укол промедола, взяла его за руку: «Саша, мама Лена пришла…». На меня все смотрят, но я не Бог, я ничего не могла сделать, он 14 часов лежал. Я знала, что он умрёт. Он открыл глаза, такие серые глаза, смотрит в небо и говорит: «Я надеюсь, это не голос ангела с небес…». Эту фразу я не забуду никогда. – «Нет-нет, это я с тобой…». Закрыла ему глаза, и всё. Ничего не могла сделать!
Ещё двое раненых – у одного проникающее ранение в поясничную область. Второй, пожилой контрактник – ему пулей снесло челюсть…

Проживает в Сормовском районе.

«Мы знали, на что шли…»

Срочную служил в спецназе ВДВ в Афганистане, в 1988-1989 годах. В Первую Чеченскую кампанию воевал в разведке 166-й мотострелковой бригады. В разведбате принял группу. Все в моей группе были контрактники, ребята в основном очень хорошо подготовленные. Мы знали, на что шли, знали свою работу.
На гору Альпийскую нашу группу в количестве двенадцати человек во главе с командиром роты капитаном Гагариным забросили вертолётом. Задачу поставили так: взять высоту, чтобы поддержать действовавшие в этом районе подразделения десантников, и отрезать отход «духов» к грузинской границе. Реально мы действовали как штурмовая группа, а не войсковая разведка. Время операции нам не определили – по обстановке. На подлёте к горе нас обстреляли с земли, вертолёт был прошит пулемётными очередями, но, к счастью, не задымил и серьёзных повреждений не получил. Обошлось без потерь, но садиться под огнём было рискованно, и командир вертолёта приказал: «Прыгать!». Десантировались в полете, с небольшой высоты, по-боевому, под огнём с земли. Никто не знал, что на Альпийской будут «духи», по данным авиации, их там не было. Видимо, незадолго до нашего прилёта вышла их туда одна боевая группа.
Собралась наша группа после обстрела без потерь. Капитан Гагарин приказал занять оборону, но занимать её в снегу было негде: мы были у «духов» как на ладони, как в тире. Все же из-за сугробов «духи» не могли нас уверенно обстреливать. Полезли на высоту, под огнём. Засекли у «духов» два пулемёта и снайпера с противоположной горы. Напрямую штурм не получился – снег не давал, обошли высоту стороной. Снайпера прижали огнём, но пулемётчики нам голову не давали поднять, стреляли до последнего момента, мы уже к вершине подошли. Поднимались без потерь, но пули между ног летали. Наконец, высота была взята.
Под вечер подлетела ещё одна вертушка, со второй группой. Через несколько дней прилетела и первая рота, в полном составе, заняла оборону на горе. Продукты стали быстро кончаться, воды не было вообще – растапливали снег во фляге. Сидели на Альпийской почти две недели. Всё это время обходилось без потерь, объясняется это не просто стечением обстоятельством, но скорей профессионализмом разведчиков. Противник здесь слабым не был, это точно. И мы продержались…

Награды: орден Красной Звезды, медаль «За отвагу».
Проживает в Автозаводском районе.

«Жить осталось минуту от силы…»

Чечня, первая кампания, 21 февраля… Как меня ранило… Вышли с боем к дороге южнее Грозного. Вижу – из Грозного едет «жигуль», «пятерка». Ждем, сейчас подъедет, но она разворачивается. Стали по ней стрелять, из машины выскочили несколько человек и залегли на обочине. Надо подъехать, посмотреть, кто такие. Подъезжаем на танке – в машине никого нет. Машина стоит, открываю дверь, а на заднем сиденье — картина. Только крикнул: «Терёшкин! Посмотри, что здесь» – из «зелёнки» трассеры полетели. Первый трассер попадает по танку, я разворачиваюсь – сноп пуль летит на меня, голову нагибаю, сначала мне в плечо толкнуло, а потом я развернулся – и вторая очередь мне голень пробила и бедро левое. Удар был такой, что как кувалдой. Понимаю, что стреляли из пулемета, метров со ста, очень близко стреляли. Это были те, кто выскочили из машины. Дикая боль, начинаю падать в этот арык, а там сидит боевик, хватаю его за шею, и чувствую, что силы у меня уходят. Боевик в арыке был без оружия, помню, что с ярким шарфом. Подбежавшие ребята – разведчики его замочили сразу. Тут эта машина с картиной загорелась и взрывается. Огромный факел огня!
Прапорщик Петров оттащил меня метров на пятьдесят, а чувствую, что я по горло в крови, весь мокрый, кровь из ноги хреначит. Понимаю, что жить осталось минуту от силы, кричу. Ребята перетягивают мне ногу этим «духовским» шарфом и закручивают его шомполом на ноге. Крепкий такой шарф был. Воткнули промедол мне, в ногу, легче стало. Терёшкин тоже был тяжело ранен. Как он выжил – не понимаю, в живот пуля попала, там все внутри намотало. Забросили меня на броню, тут и майор Васильев подъехал, и давай на меня: «Что ты наделал? Что я без тебя делать буду?» – «Задание выполняй…» Импульсивный был разговор. – «Давайте везите его на танке к медсанчасти!». Виталий Зябин, командир разведроты полка, меня повез.
Перенесли меня, раненого, на матрасе вместе с Лёхой Терёшкиным через канал, там «бэрээмка» стояла. Потом – в санитарную машину, и повезли в медроту полка. Наш полковой доктор Аркаша: «Давай я тебе промедол вколю!» – «Нельзя, и так уже три штуки в ноги». Приехали в Ханкалу – полуразрушенный подвал здания, где оперируют раненых. Слева от тропинки «двухсотых», то есть убитых, кладут, справа – «трехсотых», раненых. Меня положили и ушли. Я пригрелся под одеялом и уснул. Вдруг чувствую: кто-то ноги мне теребит, ботинки снимает. Открываю глаза – какой-то боец видит, что лежит труп в хороших ботинках и стал с меня их снимать. – «Эй, а ну – положи на место!». Он сел: «Ты что – живой что ли?» – «А то мёртвый что ли?». Боец сразу убежал.
Доктор вышел из здания операционной, спрашивает. – «Ты что здесь лежишь?» – «Где положили, там и лежу», – отвечаю. – «Ты живой что ли?» – «Ну, пока да». Два солдата-пацана меня перетащили в здание. Оказалось, что меня, когда привезли сюда, по ошибке положили к «двухсотым», а не к «трехсотым».

Награды: два ордена Мужества.
Проживает в Автозаводском районе.

«Я мог бы сгореть заживо…»

С 1995-го по 1997-й год я служил в войсках связи Вооруженных Сил России. Четыре месяца принимал участие в зоне вооружённого конфликта Абхазии с Грузией. Поскольку у меня много родных, служивших в пожарной охране, и даже в 1-м классе писал в сочинении, писал, что хочу стать пожарным, в 1998 году устроился в пожарную охрану.
Служил в пожарной части № 26 в городе Кстово. Поработал два года. Девятого сентября 2000 года мы поехали на очередной сигнал тревоги. Загорелся высотой 11 метров резервуар компании «Сибур-нефетехим», где было три тысячи тонн горючего. Последствия пожара могли быть непредсказуемыми.
Наш расчет из троих человек на место возгорания приехал самым первым. Приступили к тушению. Подъехали еще несколько расчётов. Технологические отверстия резервуара пролили снизу пеной. Но дымок еще шёл. Поступил приказ, что резервуар надо пролить пеной и сверху, охладить его. Мы поднялись туда звеном, трое, прямо на шатёр резервуара. Для меня было честью, что именно я поднимался на этот резервуар, что я буду причастен к тушению этого пожара. Об опасности тогда не думал: у меня был приказ, я обязан его выполнить.
Мой командир, Валерий Окунев, пошёл к отверстию резервуара, а мне, я был с пожарными рукавами, приказал ставить задержку. Это такое устройство, крючок с веревкой, чтобы привязать рукав, зафиксировать. Поставил задержку, повернулся к командиру, у меня как раз рукавичка упала, стал её поднимать, и тут произошёл взрыв. В первые мгновения я даже не понял, что случилось. Мы не предполагали, что может быть взрыв.
Резервуар подбросило, качнуло, слышу жуткий скрежет металла, вижу огонь. Меня подбросило взрывом на несколько метров, успел только подумать, что не жилец. Ребята мне потом говорили: «Смотрим – горящий кусок мяса летит…». Я мог сгореть заживо. По тем обстоятельствам я не должен был остаться в живых. У меня был сломан позвоночник, получил сильные ожоги. Лёгкие были разорваны… Дышать тяжело. Лежал на земле и видел только чёрный дым. Но сознание я не терял. Командир мой, Валерий Окунев, сгорел заживо… Третий пожарный отделался небольшими ожогами.
Два месяца в больнице № 39 – спасибо врачам, которые меня спасли. То, что я остался жив – это Божья милость, провидение. Так Господь распорядился.
После этого ЧП было расследование. Выяснилось, что возгорание началось от химической реакции, когда какой-то газ самовозгорается при температуре плюс 4 градуса.
После того как пришёл в церковь к Господу, у меня появилась семья, родилась дочь. Вот уже 14 лет я – помощник настоятеля Старопечёрской церкви Преображения Господне.
Занимаемся в церкви благотворительностью, стараемся сохранить память о Печёрской слободе, о её жителях, погибших в годы Великой Отечественной войне.

Награды: орден Мужества.
Проживает в Нижегородском районе.

«Нашпигован был гвоздями, как ёжик…»

Чечня… В тот день в обед наша колонна должна была пойти из Ханкалы, поэтому утром выдвинулся с взводом до Алхан-юрта. Я расставил посты на дороге, по человеку, на расстояние видимости друг от друга. Кто-то из молодых проворонил, что УАЗик по дороге проехал. Поехали встречать колонну, на броне нас четверо, сбоку молодой сидел с рацией, впереди еще один. Ехал без каски и без бронежилета – никто их там не носил. На брониках мы только спали, а касок я вообще не видел. Вдруг взрыв, ударила волна, но не под машиной, а с обочины. Фугас был не нажимного действия, а управляемый. Слева сидел нижегородец Роман Родионов по кличке Доминас, он меня прикрыл, поэтому меня не снесло с брони. Отстреливаться не стали, машина двигалась, поэтому поехали дальше, водитель сразу рванул вперед. Слышу шумы в голове, потом все стало серое…
Очнулся. В голове шум, но чувствую, что лежу раздетый, спросил: «Где я?» – Подошла девушка-медсестра: «В госпитале, в Моздоке. Сегодня будет борт». Двигаться не могу, чувствую, что весь забинтованный. Оказывается, я уже три дня без сознания. Вытащили из меня во время операции шрапнель, гвозди – нашпигован был ими как ёжик. Вспомнил, что со мной в разгрузке должна была быть карта минных полей, без нее ребятам в роте никак. А вот вспомнить, как меня зовут – никак не мог. Медсестра сказала, что разгрузка моя вся посечена осколками, ее выбросили, но все же сходила, поискала ее и нашла. Карта была на месте.
Девушка переодела меня, где-то достала форму, еще раз обработала раны, вколола промедол. Сильно болела голова, перед глазами туман, я видел только на метр-два. Девушка вывела меня на дорогу к аэродрому, посадила в машину. Водитель-срочник, когда приехали, сказал: «Иди прямо». Было светло, а у меня глаза не видят, я шел на шум самолетов, на аэродром. Там встретил новую группу контрактников, летевших в Ханкалу. – «Мне надо туда, но плохо вижу». Они помогли, взяли меня с собой. Как доехал в колонне до Урус-Мартана – помню смутно. В полку меня увидел майор Шевченко, начальник разведки – «Как ты?» – «Так и так, я из госпиталя сбежал, карту привез». Ребят своих встретил.
Постепенно стал отходить, начал ездить на выезды. Но когда перестал принимать лекарства, стало плохо, терял сознание, были сильные головные боли. В засаде сидел, боли в голове были такие, как будто ударили топором. Из-за меня приходилось сворачивать засаду и уезжать. Меня перестали брать в засады. Вызвали к медикам в палатку: «Надо ехать лечиться. Полечишься и вернешься». Когда мне стало лучше, опять собрался в Чечню. В Моздоке хотел заехать в госпиталь, к девушке, которая мне тогда помогла, вёз ей конфет. Но накануне какой-то камикадзе въехал в ворота госпиталя на машине с взрывчаткой. Мне сказали, что все погибли, кто был в этом крыле госпиталя… Приехал в полк. Узнал, что меня представили к медали «За отвагу», но так она почему-то и не пришла. Да и ехал я не за наградой…

Награды: орден Мужества, две медали «За отвагу».
Проживает в Советском районе.

«Наша информация всегда работала…»

В школе я учился хорошо, научился метко стрелять из пневматической винтовки, мечтал стать лётчиком-истребителем. Но так сложилась судьба, что поступил в Серпуховское высшее военное инженерно-командное училище и после его окончания в 1975 году служил в Ракетных войсках стратегического назначения, во Владимирской ракетной армии. После 5 лет службы – новый поворот судьбы: поступил в Академию Советской Армии. В ходе тестирования у меня выявилась способность к изучению иностранных языков. В академии, обучаясь на специальном факультете, изучил персидский язык (фарси) и его диалект (дари), на котором говорят в Афганистане. Язык сложный, тем более нужно было усвоить его написание, что практически идентично изучению китайских иероглифов. После окончания академии и стажировки в войсках получил назначение в Разведцентр Туркестанского военного округа в Ташкенте, откуда меня вскоре перевели в Разведцентр 40-й армии, действовавшей в Афганистане.
Моей задачей было: под соответствующей легендой изучать местное население, привлекать на свою сторону, готовить соответствующим образом, получать информацию от них о планах противника ведения боевых действий против «душманов». Приходилось работать, имея легенду, и под прикрытием – корреспондентом газеты, что давало возможность знакомиться с нужными для получения информации людьми. Полученную от источников информацию требовалось быстро перевести с дари на русский язык, зашифровать и отправить по назначению. Эта работа была связана с постоянным риском. Напряжение часто бывало очень серьёзным, но наша информация всегда работала… Бывали и очень сложные задания. Так в конце 1988 года группа, которой я командовал, получила задачу подготовить вывод советских войск из Афганистана через Кушку. Надо было организовать его так, чтобы наши части вышли без потерь, а для этого требовалось через источники узнавать планы противника. За успешное выполнение этой задачи я был награждён орденом «За службу Родине в ВС СССР» 3-й степени. Еще более сложную задачу довелось выполнять в 1992 году, когда пришлось в должности вице-консула Генерального консульства России в Афганистане организовал эвакуацию сотрудников российского посольства из Кабула, около двухсот человек. В то время боевики движения Талибан фактически захватили Кабул, наше правительство направило туда три самолёта Ил-76 для эвакуации сотрудников посольства. На аэродроме талибы обстреляли самолёты, два из них взлетали с повреждёнными шасси, но приземлились в Термезе удачно. Третий самолет был обстрелян ракетой душманов и сгорел на аэродроме. Стояла задача спасти оставшихся сотрудников посольства. Для их эвакуации были проведены успешные переговоры с влиятельным в Афганистане генералом Дустумом, который оказал содействие, направив в Кабул свою авиацию и помог переправить людей в Мазари-Шариф, откуда они были доставлены в Термез и далее в Москву. Таким образом, задача была выполнена успешно. За эту операцию я был награжден медалью «За отвагу»

Награды: орден «За службу Родине в Вооружённых Силах» 3-й степени, афганский орден «Звезда» 1-й степени (за организацию взаимодействия между советскими и афганскими воинскими подразделениями, медаль), «За отвагу».
Проживает в Нижнем Новгороде.